— Павел Афанасьевич, останьтесь, — сказал Геннадий. — Давайте вашу сцену.
— Сейчас Треплев, — сказал Павел Афанасьевич.
— Я его отпустил, — сказал Геннадий.
— Я здесь! — Олег Зуев, только что появившийся, быстрым шагом через весь зал направился к сцене.
— Я вас отпустил, — повторил Геннадий.
— Вы меня отпустили вчера! — Олег остановился в удивлении.
— И сегодня тоже, — сказал Геннадий. — Прошу! Павел Афанасьевич! С книгой! «Страница 121»…
Актеры сыграли:
Тригорин (ищет в книжке). Страница 121… строки 11 и 12… Вот… (Читает.) «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее».
Аркадина (поглядев на часы). Скоро лошадей подадут.
Тригорин (про себя). Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее… (Аркадиной). Останемся еще на один день!
— Как вы реагируете на эту просьбу, Зинаида Николаевна? — спросил Геннадий.
— Мотаю головой.
— Капризный ребенок, да? А вы что на это, Павел Афанасьевич?
— Еще раз ее прошу: «Останемся».
— Попросите!
— Останемся! — тоном капризного ребенка произнес Павлик.
И еще раз, уже совсем утрируя:
— Останемся!
В зале смеялись.
— Останемся! — в третий раз, ободряемый залом, произнес Павлик.
После репетиции, как обычно, толпились о раздевалке, спешили, начиналась другая жизнь, та, что, вероятно, и была жизнью: звонки по телефону, хозяйственные сумки, ожидание кого-то, кто уже прошел или еще не выходил… Как всегда, мчался куда-то Олег Зуев. Впрочем, увидев Геннадия, он вовремя притормозил:
— Вы мне ничего не хотите сказать?
На что Геннадий только пожал плечами.
На что, в свою очередь, Олег сказал:
— Странно…
И удалился, потому что все-таки спешил.
Медленно одевалась Арсеньева. Полагалось, вероятно, подать ей пальто. Она смотрела на него. Ни слова — ни о чем. Оделась, кивнула, ушла.
Алла Сабурова была, напротив, весела и приветлива. Она шла к раздевалке в сопровождении администратора, Якова Гавриловича, оживленно болтая. На этот раз никто ее не ждал. Она навесила на плечо сумку, другую взяла в руку. Увидела Геннадия:
— Вы идете?
Вышли вдвоем на улицу. Пошли рядом.
— Вам помочь?
— Нет… А вообще-то можно.
Он взял у нее сумку. Пошли дальше.
— А почему мы не разговариваем? — спросила она.
— Не знаю. Я как-то не умею с вами…
— Я тоже, — сказала она. — Вам куда?
— Все равно. А вам?
— Мне — вон. В этот дом.
— А кто там у вас живет?
— Химчистка.
— Ну, до свиданья.
— До свиданья.
— «Что же тут прекрасного и светлого, я вас спрашиваю? О, что за дикая жизнь!.. Когда кончаю работу, бегу в театр или удить рыбу; тут бы и отдохнуть, забыться, ан — нет, в голове уже ворочается тяжелое чугунное ядро — новый сюжет…» — читал по бумажке Николай Князев.
Они сидели в комнате Геннадия, в 91 общежитии. Геннадий расположился на топчане, по-домашнему, в тренировочных брюках, в шлепанцах; Князев — за столом, со стаканом чая, тоже по-домашнему. И читал он интимно, не напрягаясь, как читают письмо. Но вот он остановился, поднял глаза в удивлении, словно только что постиг смысл прочитанного.
— Дальше, дальше, — сказал Геннадий.
И Князев продолжал:
— «… и уже тянет к столу, и надо спешить опять писать и писать. И так всегда, всегда, и нет мне покоя от самого себя, и я чувствую, что съедаю собственную жизнь, что для меда, который я отдаю кому-то в пространство, я обираю пыль с лучших своих цветов, рву самые цветы и топчу их корни. Разве я не сумасшедший?..»
Он замолк и уставился на Геннадия.
— Это же «Чайка», Тригорин!
— Да.
— Я думаю: что-то знакомое!.. Но это же… это же играет Павлик!
— Да. Но я подумал: что, если вам репетировать в очередь?
— Как? Нет, Геннадий, как вас по отчеству. Нет! — решительно сказал Князев.
— Это ваша роль.
— Эта роль не моя.
— Ваша. Я хочу, чтобы он был красивым человеком. Вы верно прочитали. Это пьеса о красивых людях, вот в чем секрет.
— Я вам повторяю: эта роль — не моя. — сказал с неприязнью Князев. — Эта роль — Павла Платонова. Вы слышите меня?
— Я-то вас слышу, вы меня не слышите. Я хочу попробовать другое решение. Этот человек должен вызывать сочувствие. Это вы и я, понимаете? В каждом из нас — Тригорин.
— Геннадий, как вас… — Князев поднялся. — Я не буду играть в очередь с Павликом, а тем более вместо него. Гуд бай!