Разве он однажды полушутя, — а что он делал не полушутя? — не вывел свою шкалу жизненных ценностей? Да, однажды, дождливым днем, гуляя с Иоганной по тихому парку королевского замка в альпийском предгорье, он нарисовал ей эту шкалу. Он отлично помнит тот день. В аккуратно подстриженном парке на каждом шагу попадались фигуры мифических зверей, выполненные в версальском вкусе. Он уселся верхом на одну из этих деревянных фигур, — сезон уж кончился, вечерело, и они были одни на всем острове. И вот, сидя на спине деревянного зверя, он выстроил перед Иоганной свою лестницу жизненных ценностей. В начале, на самой нижней ступени — комфорт, повседневные удобства, затем, чуть повыше — путешествия, счастье познания всего многообразия мира, еще ступенью выше — женщины, все радости утонченных наслаждений, еще одной ступенью выше — успех. Да, успех — это прекрасно, успех всегда вкусно пахнет. Но все это — нижние ступени, а совсем высоко — на верхних ступенях стояли его друг Каспар Прекль и она, Иоганна Крайн. Однако, если быть совсем откровенным, то и это еще не последняя ступень. Последняя, самая верхняя ступень для него — работа.
Иоганна задумчиво слушала его, стоя внизу под моросящим дождем. Но прежде, чем она успела ответить, появился сторож с огромным псом на поводке и грозно спросил, что он делает там наверху; садиться верхом на произведения искусства строго воспрещается. Мартин Крюгер слез с деревянного мифа, показал свое удостоверение директора государственного музея, и сторож, встав навытяжку, почтительно выслушал целую лекцию о том, что для всестороннего изучения подобных произведений искусства совершенно необходимо сидеть на них верхом.
Да его самого удивляет, как это Иоганна вот уже четвертый год терпит его. Он отчетливо видел ее сейчас, видел ее широкоскулое лицо с очень гладкой кожей, каштановые волосы, своенравно, наперекор моде собранные в узел, темные брови над большими, серыми, смелыми глазами. Да, удивительно, что она так долго терпит его при всей своей любви к ясности и определенности. По одному тому, как он повел себя в истории с «Иосифом и его братьями», даже и менее прямому и сильному человеку, чем Иоганна, нетрудно было понять, каким пассивным он оказывался на деле, как трусливо оберегал свой покой. Увы, таким он и был: горячо брался за дело, но когда нужно было проявить выдержку и характер, всячески избегал решительных действий, заранее готовый на компромисс.
Внезапно его буквально захлестнуло желание увидеть Иоганну. В зале суда он искал ее волевое, широкоскулое лицо. Но тщетно. Этот отвратительный доктор Гейер по каким-то своим мудреным юридическим соображениям, видимо, не разрешил ей прийти. А между тем ей ведь совсем не обязательно давать показания. Он не хочет, чтобы она давала показания. Он уже несколько раз говорил об этом защитнику. Он не хочет, чтобы Иоганну впутывали d эту грязную историю, из которой невозможно выйти незапятнанной.
Но узник камеры 134 был наделен богатым воображением, и потому невольно вновь и вновь представлял себе, как Иоганна своим спокойным голосом станет давать показания в его пользу. Будет чертовски обидно, если доктор Гейер действительно послушается его и откажется от показаний Иоганны. До чего же будет здорово, если Иоганна выскажет этим тупицам все, что она о них думает! И если развеются как дым все нелепые обвинения. А потом эти болваны явятся к нему с извинениями. И первым — министр Флаухер, этот форменный кретин с квадратным черепом. Нет, он, Крюгер, не станет разводить антимоний. Без лишних эмоций, с легкой усмешкой, почти искренне пожмет руку старому раскаявшемуся ослу, удовлетворившись тем, что отныне его врагам, хочешь не хочешь, придется предоставить ему большую свободу действий.
Во всяком случае, до смерти обидно, что он все эти дни ни разу не видел Иоганну. Этот несносный оппортунист, вечно осторожничающий доктор Гейер считает, что эффект от ее показаний окажется слабее, если станет известно, что она в эти дни не раз виделась с Крюгером. А о том, что свидание с Иоганной придало бы ему сил, Гейер, конечно, не подумал. Он почти с ненавистью вспоминал сейчас светлые, пытливые глаза адвоката за толстыми стеклами очков.
И все-таки давняя и стойкая преданность Иоганны укрепляет его веру в себя. Да, однажды он показал свою полную несостоятельность. Но теперь он снова владеет собой и сумеет взять верный курс. Только бы разделаться с этой невеселой историей. Тогда он отыщет картину «Иосиф и его братья», окажись она даже в далекой Сибири, и, самое главное, непременно найдет художника Ландхольцера. Он будет искать вместе с Каспаром Преклем, настойчиво, с фанатичным упорством. С прежней своей бесхребетностью он покончит раз и навсегда.