Его обогнал роскошный туристский автомобиль. В нем ехала веселая компания весьма экзотического вида. Много иностранцев путешествует нынче по стране. Недавно он прочитал статью о том, будто расширяющиеся связи неизбежно вызовут своеобразное переселение народов: на смену малоподвижным, оседлым людям придут люди более легкие на подъем, настоящие кочевники. Назревает великое смешение рас и народов, оно уже началось.
Министр насмешливо и не без отвращения поглядел вслед машине этих пришлых. Он-то, к счастью, вряд ли доживет до этого распрекрасного времени. Лично он ничего не имеет против иностранцев. Вполне возможно, что, скажем, китайцы — представители более древней и зрелой культуры, чем баварцы. Но он предпочитает клецки и ливерные сосиски — запеченным плавникам акулы, и книги Лоренца Маттеи — книгам Ли Бо{12}. Он не позволит, чтобы его поглотила чужая культура.
Внимание Кленка привлек ранее не замеченный им щит у обочины, каких немало поставлено вдоль баварских дорог в память тех, кто погиб в дорожной катастрофе, а также в назидание живым. Он остановил машину и стал с интересом разглядывать бесхитростный рисунок какого-то крестьянина, изобразившего во всех подробностях, как почтенный пятидесятичетырехлетний земледелец вместе с возом сена рухнул в пропасть. Написанные под рисунком нескладные стихи призывали путника помолиться о душе погибшего. Господь непременно сжалится над ним, потому что при жизни у него была такая жена, которая даже кабачок превращала в ад. Министр, ухмыляясь, прочел эти плутовато-грубые вирши, автор которых бесцеремонно торговался с богом за душу покойного.
Кленк испытывал глубокий, неподдельный интерес к подобным вещам. Как и многие его соотечественники, он занимался ими основательно и с большой любовью. Знал тьму курьезов из баварской истории и этнографии. Точно знал, например, почему его зовут Кленк, а не Гленк или Кленх, и мог часами вести с писателем Маттеи, лучшим знатоком этих вопросов, аргументированный спор о тончайших нюансах баварского диалекта.
Рядом с его машиной остановилась еще одна. Какой-то любопытный пялился на разрисованный щит с надписью, и явно не баварские уста с трудом выговаривали стишки, не понимая их смысла. Очевидно, приезжий из северной Германии. Скоро здесь вообще будет больше приезжих, чем местных. Гостиницы и бары для иностранцев уже и теперь изрядно потеснили дома коренных жителей. Надо будет как-нибудь поинтересоваться статистическими данными и проверить, сколько небаварцев поселилось тут со времен войны.
Кленк поехал дальше. Горделиво выпрямившись, он вел машину с еще большей скоростью. Внезапно вспомнил об адвокате докторе Гейере; мысленно представил себе его рыжеватые волосы, узкое, обтянутое тонкой кожей лицо, его пронзительный взгляд из-за толстых стекол очков, нервное подергивание рук, которое ему едва удается унять. В ушах звучал его резкий, неприятный голос. Кленк крепко сжал зубами мундштук трубки. Попадись ему в руки этот субъект, он стер бы его в порошок. ЛОГИКА, ПРАВА ЧЕЛОВЕКА, ГОСУДАРСТВЕННОЕ ЕДИНСТВО, ДЕМОКРАТИЯ, ДВАДЦАТЫЙ ВЕК, ЕВРОПЕЙСКИЕ ВЗГЛЯДЫ: сплошная ерунда. Он злобно фыркнул, не разжимая губ, зарычал, словно разъяренный зверь при виде врага. Много ли смыслит этот выскочка, этот назойливый тип, карьерист, эта еврейская свинья в том, что нужно Баварии, что в ней хорошо и что ей полезно? Его никто сюда не звал. Здесь никто не нуждается в его нравоучениях. Когда такой баран суется со своей тупой мордой, куда не следует, то ничего путного не получается.
Но вскоре под высоким, светлым небом Баварии гнев его испарился. Министр Кленк, — человек умный, широко образованный, знающий. Превосходный юрист из старинной, состоятельной семьи с давними культурными традициями, много веков подряд поставлявшей государству крупных чиновников, великолепно знавший людей со всеми их слабостями, он, конечно, мог бы, если б только пожелал, по достоинству оценить Гейера. Но вот желания-то у него как раз и не было.
Он добрался до южного края вытянутого в длину озера. Горы были прекрасны, их зеленые и голубые контуры четко обрисовывались в вышине. Погода стояла чудесная, просто идеальная для езды. Он прибавил скорость. Свободно, без малейшего напряжения сидел он за рулем, и мысли его, под стать живописному, яркому пейзажу, были живописно пестрыми, словно красочные детские игрушки.
Воспринимаешь ты красоту картины либо не воспринимаешь, — незачем столько рассусоливать, как это делает Крюгер. А все-таки у Крюгера светлая голова. Надо же было этому олуху забраться в лабиринт баварской политики. Надо же ему было лезть на рожон. Неужели этот дурень не мог держать язык за зубами? Кто его просил соваться? Нет уж, друг любезный, там, где речь идет о наших баварских делах, мы не церемонимся.