Эти отчеты читали жители города Мюнхена, широкоплечие, круглоголовые мужчины, медлительные в движениях, жестах и мыслях; уверенные в себе, они ухмыляясь, с наслаждением, неторопливо и обстоятельно тянули из серых глиняных кружек крепкое пиво, хлопали по ляжкам кельнерш. Читали этот отчет и пожилые женщины, приходившие к заключению, что в прежние времена такого бесстыдства не было, читали его и молодые девушки, прерывисто дыша и чувствуя, как слабеют их колени. Летним вечером, возвращаясь со службы или с работы на империалах автобусов, несшихся по раскаленному асфальту, либо прижатые друг к другу в длинных вагонах метро, уцепившись за поручни, эти отчеты читали и жители города Берлина, безмерно уставшие, разомлевшие, захваченные странно наивными и одновременно бесстыдными словами умершей, не переставая, однако, поглядывать на плечи, грудь и шею женщин, весьма обнаженных по моде того времени. Читали их и совсем еще юные мальчишки, четырнадцати- и пятнадцатилетние подростки, завидуя тому, к кому были обращены эти слова, досадуя на свою молодость и возбужденно рисуя себе то время, когда и они будут получать такие письма.
Читал этот отчет и министр просвещения и вероисповеданий Флаухер, сидя в своей душной квартире с низкими потолками, заставленной старой, обитой плюшем мебелью. На такую удачу он и не рассчитывал. Чрезвычайно довольный, он даже замурлыкал какую-то песенку, так что такса Вальдман удивленно подняла голову. Читал его и профессор фон Остернахер, известный художник, которого Крюгер как-то назвал «декоратором». Он улыбнулся и снова с удвоенной энергией принялся за работу, хотя не собирался больше писать в тот вечер. Оценку, которую дал ему Крюгер, он считал теперь опровергнутой раз и навсегда. Читал этот отчет и писатель Лоренц Маттеи, не имевший себе равных в изображении истинных баварцев; его мясистое, по-бульдожьи злое лицо стало еще злее, а шрамы от сабельных ударов, полученных в студенческие годы, стали еще более багровыми. Он снял пенсне, за которым прятались недобрые глазки, тщательно протер его и вновь без особого удовольствия перечитал этот отчет. Возможно, ему вспомнились балы-маскарады, на которых он, тогда еще молодой адвокат, часто бывал, быть может, всплыло в памяти лицо молодой девушки-фотографа, писавшей в том же стиле, что и Анна Гайдер, и потом бесследно исчезнувшей. Достоверно лишь одно — он поудобнее уселся за письменный стол и сочинил покойной художнице грубую, ядовитую эпитафию, наподобие тех надписей, какие можно увидеть в горах Баварии на щитах у дорожных обочин. Он откинулся назад, перечитал стихи и остался ими доволен. Да, Мартин Крюгер дал тонкий, импульсивный анализ творчества Анны Элизабет Гайдер; но его, Маттеи, стихи безыскусны, и в них заключена сила молотильных цепов. Он осклабился: суждения Крюгера забудутся, а его стихи станут окончательной эпитафией умершей.
Супруга придворного поставщика Дирмозера, прочитав отчет, испытала горькую обиду. Ее муж слушает всю эту похабщину, а ей из-за этого приходится торчать в филиале магазина на Терезиенштрассе, оставив без присмотра малыша, двухлетнего Пени. Без ее мужа, видно, не обойтись! Без него баварское государство, верно, развалится. Она долго еще бранилась, то и дело озабоченно заглядывая к маленькому Пени, который не переставая вопил до тех пор, пока она, вопреки запрету врача, сжалившись, не влила в рот этому негоднику теплое питье — смесь молока с пивом.
Красивое, без единой морщинки лицо кассирши Ценци, когда она в «Тирольском кабачке» прочла отчет, наоборот, стало задумчивым, как это иногда случалось с ней в кино, и она на несколько минут поручила заботу о посетителях своей помощнице Рези. Ценци хорошо знала Мартина Крюгера; симпатичный, веселый господин, нередко откровенно заигрывавший с ней. Нехорошо печатать в газете всю эту ерунду, которую ему писала покойная девушка. Это очень неприличные письма, о таких вещах писать не положено. И все же некоторые выражения произвели на Ценци сильное впечатление. Там, в большом зале, часто бывал один молодой человек, некто Бенно Лехнер, сын антиквара Лехнера: семейное положение — холост, профессия — электромонтер на «Баварских автомобильных заводах». Но, очевидно, он там долго не продержится, он вообще нигде долго не задерживается: у него дерзкий, непокорный нрав. И чему тут удивляться, если он целыми днями пропадает у этого чужака, этого отвратительного типа Каспара Прекля. В тюрьме он тоже успел побывать, этот Бени, правда, по политическому делу. Но тюрьма есть тюрьма. И все же, несмотря на все очевидные изъяны, он ей очень нравится, и просто свинство, что он уделяет ей так мало внимания. Вот уже три года прошло, как ее повысили, сделали старшей кельнершей и кассиршей и дали в помощницы Рези, которой она может командовать. Многие посетители большого зала и более дорогого, бокового, очень даже хотели бы проводить с ней время. Завидные кавалеры. Она ими вертит, как хочет. Однако Ценци сберегает немногие свободные вечера для электромонтера Бенно Лехнера. А тот еще задирает нос, хоть он всего-навсего сын захудалого старьевщика, и заставляет себя долго упрашивать, прежде чем соглашается провести с нею вечер. Горе с ним, да и только. Но у него есть эдакая возвышенность в мыслях, он романтик и большой фантазер, возможно, при случае удастся в разговоре с ним вставить какое-нибудь из выражений покойной художницы. Ценци аккуратно вырезала из газеты отчет и подклеила его в свой альбом для стихов, пестревший наряду с изречениями ее родных и друзей также сентенциями и автографами наиболее знаменитых людей из числа посетителей «Тирольского кабачка».