Гесрейтер редко высказывался столь пространно по вопросам общественной морали. Катарина искоса поглядела на своего друга. Когда на него находил приступ местного патриотизма, он начинал отращивать длинные баки, как это принято у благонамеренных мюнхенцев, во время же путешествий и вообще, когда ощущал себя космополитом, подстригал их покороче. В тот день, как и все последнее время, баки на его пухлых щеках были достаточно длинны. Что это с ним творится? Она помолчала. Наконец решила, что лучше всего отнести его тираду за счет легкого недомогания. Ровным голосом она неодобрительно заметила, прекращая тем самым дальнейшие разговоры на эту тему, что, по ее мнению, несправедливо лишать Крюгера возможности отправиться летом к морю или в горы, тогда как, например, они с Гесрейтером едут сейчас по берегу Штарнбергского озера. Статная женщина с легкой гримасой неудовольствия поправила прядь медно-рыжих волос, выбившихся из-под дорожной шапочки; карие глаза на ее красивом лице с волевым ртом и крупным носом невозмутимо глядели в уплывающую ночную тьму.
С лодок, скользивших по озеру, доносились песни. Гесрейтер, досадуя на себя за то, что затронул тему, очевидно, мало интересовавшую его возлюбленную, заговорил о другом; он глубокомысленно заметил, что вода явно располагает к занятиям эстетического свойства. Он и сам, лежа в ванне, часто испытывает неодолимое желание петь.
Всю остальную дорогу они молчали. Гесрейтер всегда считал, что подруга умней его и лучше знает жизнь. Но в тот вечер он в душе сознавал свое превосходство. Однажды он, шутки ради, попросил графолога Иоганну Крайн проанализировать почерк Катарины. Конечно, сперва его немного мучила совесть: не очень-то корректно, даже бестактно при помощи третьего лица разузнавать самое сокровенное о близком тебе человеке. Но потом он все же остался доволен, ибо результат анализа, сформулированный в самых осторожных выражениях, подтвердил то, что он знал и раньше. В житейском смысле Катарина несомненно умна, но совершенно лишена романтики, ей чужды воспарения духа. Так оно и было. Она не только не разделяла, но больше того, не одобряла его стремления заглянуть в неизведанные глубины бытия; и уж совсем ей не нравилось, что, при всем внешнем благополучии и размеренности своей жизни, он старался сохранить своеобычный образ мыслей. И то, что в этом он превосходил Катарину, тешило его мужское самолюбие. Как изумилась бы Катарина, узнай она о тайной покупке портрета Анны Гайдер, благодаря чему он ловко и смело оправдался перед самим собой и светом и выказал себя истинным европейцем, свободным от предрассудков. Он живо представил себе ее удивление. «Так-то вот!» — подумал он, довольно улыбаясь и ловко управляя машиной, которая везла его возлюбленную сквозь ночную мглу.