— Ну да, — профессор смущённо улыбнулся. — Он был совсем не трус, кстати. И очень умелый воин, несмотря на возраст. Я жил в его теле. Ознакомился с его рукописями. Нашёл досье со списком убийц. Имя моего отца там тоже было. И был ещё один список. Где искать убийц. Любимые места обитания, так сказать.
— Досье? Очень похоже на него. Этот ублюдок, кажется, всерьёз рассчитывал прикончить нас всех, и потом спокойно коротать вечность, разменивая потомство… А я у него, небось, тоже числился? Вот, значит, как ты меня нашёл…
— Ну… да, — профессору отчего-то стало неловко. — Только не думай, что я с тебя начал. Видишь ли, когда я понял, что долго не протяну, я предпринял поиски по спискам Караджале… и никого не нашёл. Пришлось ехать сюда.
— Значит, меня подвела страсть к спокойной жизни на одном месте. Понятно, — съехидничал дракон. — Так, значит, ты нашёл рукописи и список. А потом, наверное, вызвал его сына?
— В общем, да. Я вырастил его, потом вызывал его на Поединок. Убил в честном бою. И уехал в Германию. Как раз успел поступить в Берлинский университет, и тут началась Первая мировая.
— Н-да. Похоже, ты действительно не знаешь некоторых вещей… С другой стороны, ты убил Дракулу. Ладно, — решил дракон. — Имеешь право. Что ты хотел спросить?
Профессор неожиданно осознал, что, увлёкшись беседой, утратил необходимую бдительность. Пока дракон заговаривает ему зубы, унгклеле могут подкрасться…
Нет. Вокруг — никого.
— Кто мы такие? Откуда появились? Зачем?
— Не всё сразу, — плоская голова наклонилась ниже. — Учти, я тоже из поздних, и знаю мало. Но всё-таки кое-что слышал… С чего начать-то?
— С начала.
— Ну, я так не могу. Что тебе известно?
— Немного. В основном — то, что отыскалось в библиотеке того румына. Ещё кое-что обнаружил в старых манускриптах. Я же не просто так стал филологом.
— Понятно-понятно. Итак?
— Ну-у… Мы не люди. На всех известных языках мира нас зовут словом, обозначающим смерть, или существо, которое её приносит. Мы себя называем так же — убийцы. У нас есть особое свойство. Если кто-то из нас вызывает другого такого же на бой… это называется Поединок… и побеждает, то его тело меняется. Он превращается в того, кого убил. В том состоянии, в котором он был до момента вызова на Поединок, если быть точным, — добавил он.
— Есть такое дело, — задумчиво подтвердил дракон.
— Это свойство передаётся по наследству, — профессор частил, понимая, что разговор в любой момент может прерваться. — Ещё мы от рождения умеем убивать… это что-то вроде инстинкта. На нас не действует большинство известных ядов и микробов. Сообщества у нас нет, каждый живёт сам по себе. Иногда мы охотимся друг на друга, в поисках более молодого и сильного тела. Но обычно используем для тех же целей своих детей, благо способность к Превращению наследуется. Правда, это проявляется только после полового созревания. Так что приходится ждать, пока ребёнок вырастет…
— В самом деле, экое неудобство. А то было бы славненько. Убиваешь младенчика, чтобы занять его место в колыбельке. Ты бы смог, кстати?
Профессор отвёл глаза.
— Теперь буду рассказывать я. Убийцы появились около ста тысяч лет назад. Тогда на Земле существовала цивилизация, от которой сейчас и следа не осталось. Мы были…
— Солдатами. Кшатриями. Кастой элитных воинов. Вот уж нетрудно догадаться, — проворчал профессор, осторожно поводя пистолетным дулом.
Дракон неожиданно захрюкал.
— Уфф, насмешил! — наконец, выдохнул он. — Ну сам подумай: зачем воину, убившему врага, превращаться в него? Это, знаешь ли, противоречит элементарной логике. Если ты убил его, а не он тебя, значит, ты сильнее. Зачем же тебе его тело? И, кстати, зачем воевать народу, умеющему делать такие штучки, как Превращение?
— Я тоже об этом думал, — осторожно заметил профессор. — Но я не вижу других вариантов.
— Ладно, слушай. Прародители наши любезные ни в каких воинах не нуждались. Воевать-то было не с кем.
— Что, их жизнь была основана на мире и любви? — Герман скептически поднял бровь.
— Ну зачем так сразу — на мире и любви? — дракон в зарослях шевельнулся, пристраивая свою тушу поудобнее. — Просто они первыми овладели магией. После чего немедленно уничтожили все остальные народы. Чтобы не создавать себе проблем в будущем. Очень прагматично.
— Но в таком случае, зачем они…
— Не перебивай. Через некоторое время маги изобрели заклинания, позволяющие трансформировать тела. Естественно, маги тут же попытались воспользоваться ими для достижения личного бессмертия. Тут-то и выяснилось, что всё не так просто. Оказалось, что можно сколько угодно перестраивать своё тело, вот только молодость себе вернуть нельзя. Энтропия, будь она неладна. Хаос возрастает. Понимаешь?
— Пока не понимаю, — профессор почувствовал острое желание присесть. Спокойная беседа расслабляла. А если дракон решит напасть без предупреждения?
— Опять трясёшься, — дракон, похоже, угадал ход его мыслей, — говорю же, без тебя не начнём… Или тебе не терпится? Ну давай, доставай свою пукалку. Кстати, что там у тебя в загашнике? Ты же, надеюсь, не с голыми руками на меня попёр?
— Этого я, извини, не скажу, — господин Герман Брюмель напрягся, ожидая подвоха, потом немного отпустил себя, чтобы адреналин не перегорал в крови понапрасну. — Так при чём тут энтропия?
— Ну как же? Что такое старение? Это сотни тысяч мелких поломок в каждой клетке. И эти сотни тысяч поломок происходят каждую секунду. И даже если ты в состоянии починить каждую конкретную поломку… ну ты понял. Так вот. Свою молодость вернуть нельзя. Но ведь можно воспользоваться чужой молодостью. Например, убив того, кто помоложе. И магически спроецировать структуру его тела на себя любимого. Оставив себе только то, что называется душой. Которая бессмертна… Ну да ладно, о душе сейчас как-то не хочется. Момент, знаешь ли, неподходящий для таких разговоров.
— Интересно, — пробормотал профессор, подыскивая контраргументы.
— Ещё как интересно. Кстати, ваша разлюбезная цивилизация тоже пользует всякие такие методы. Зачем, ты думаешь, европейцам были нужны колонии? Ради этих, как его… рынков сбыта? Или там дешёвой рабочей силы? Ничего подобного. Европейцы разрушали социальные тела неевропейских обществ, — профессор невольно улыбнулся: ему показалась забавной голова рептилии, что-то вещающая о «социальных телах», — затем, чтобы за их счёт продлить жизнь себе. Правда, и дикарства таким образом они нахватались… Пока это незаметно. Но я так думаю, скоро на Западе начнётся расцвет язычества, и вообще всякой дряни… наплачетесь ещё.
— Про преступления западной цивилизации я могу послушать и в университете, — решительно пресёк тему Герман. — Скажи лучше, откуда взялось всё это зверьё? Волкодлаки, лисы-оборотни… драконы, наконец? И зачем?
— А кто тебе сказал, что тело должно быть одно? Можно ведь спроецировать на себя несколько разных структур. Одна стареет себе, а другую ты как бы держишь в запасе. Кончается одна жизнь, начинается другая, новая. Или их можно чередовать по желанию. Нужно, правда, чтобы тела сильно отличались друг от друга, во избежание интерференции и резонанса между структурами… Я понятно выражаюсь? Ты ведь у нас, вроде бы, гуманитарий?
— В общем да… А ты, кстати?
— Да так… интересуюсь всем помаленьку. Ну и вот. Последние оборотни дотянули этак до пятнадцатого, что ли, века. Теперь с этим уже всё. Эта магия кончилась. Хорошо, хоть Превращение ещё действует.
— Почему кончилась?
— Всё та же энтропия. Как бы тебе это объяснить-то… Ты привык к технике. Техника что такое? Она ничего в мире не меняет, только переставляет части. Блюдёт законы сохранения. А на место Бе, Бе на место А. Энергия туда, энергия сюда. А как можно, например, добыть энергию из ничего?
— Никак, — пожал плечами профессор. — Это невозможно. Законы сохранения…
— Никто их не отменяет. Но они действуют с точностью до неизменности мира. В нашем мире энергии в мире определённое количество, так? Значит, чтобы её стало больше, надо изменить мир в целом. Сделать его больше, например. Или меньше. Понимаешь?