Дверь в каморку конюха была открыта, и окровавленный кухонный нож нагло валялся на грубо сколоченном столе. Однако Антуан был жив, невредим и сперва чрезвычайно недоволен, что его разбудили.
По всему выходило, что д'Арнуле решил одной пулей убить двоих:
свалить на конюха вину за убийство лекарки.
Медлить было нельзя. Конюх с лихорадочной быстротой оседлал лучшую в конюшне лошадь - герцогского гнедого. Марго размотала свой драгоценный пояс и обвила им талию старого друга, - двести двадцать ливров, дружище, как-нибудь первое время продержишься!
Бывший солдат взобрался в седло, Марго вспрыгнула на круп коня, и они поскакали к главным воротам обители, - через калитку ехать было нельзя, чтобы не напороться на удирающего д'Арнуле. Марго, соскочив, отодвинула тяжелый засов и осторожно приоткрыла створку ворот, - так, чтобы смогла пройти лошадь. Услышав скрип петель, в окне привратницкой показалась встрепанная Доротея.
Маргарита сделала ей знак молчать, а конюх, скорчив страшную рожу, погрозил кулаком. Привратница испуганно кивнула и спряталась за шторкой.
- Спасибо, Марготон. Ты - настоящий друг. - Антуан наклонился с седла, чтобы поцеловать ее.
- Ладно, дружище, не тяни - скачи! Прощай, старина. Бог даст свидимся...
...Закрыв ворота, Маргарита с чувством выполненного долга побежала к себе и забралась в постель.
День седьмой
День, как того и следовало ожидать, начался с жуткого переполоха.
Заведующая лазаретом пропустила хвалитны. Если бы подобную вольность в отсутствие аббатисы позволили себе, к примеру, Августа, Гертруда или Иеронима - все сочли бы это только естественным. о - мать Сильвия! С ее-то набожностью! С ее-то пунктуальностью! ет, если старой лекарки в урочный час нет в церкви, - значит, что-то случилось или с кем-то из больных... или с ней! Обеспокоенная мать Ефразия, едва дождавшись конца хвалитных, побежала к подруге. В лазарете ее ждало страшное зрелище, - впрочем, уже описанное нами выше. а вопли кастелянши сбежался весь монастырь. Здоровые хватались кто за голову, кто за сердце и требовали нюхательных солей с успокоительным. Больные уверяли, что вот-вот отдадут души Всевышнему. Последним пожаловал отец Эрве, чтобы, как он выразился, cognoscere causas rerum . По совету Гертруды, опасавшейся за сохранность монастырской казны, перепуганные насельницы, в один голос заявлявшие, что теперь ночью ни за что не заснут, поскольку им всюду мерещатся убийцы, решили послать гонца за помощью во Флёри. "Лучше в Валь-де-Рей, это надежнее", - подсказал отец Эрве, и на его тонких губах мелькнула довольная усмешка. Его светлость, узнав, в чем дело, был так великодушен, что даже предложил своего коня гонцу.
о тут обнаружились, во-первых, пропажа этого самого коня вместе с седлом, во-вторых, отсутствие конюха Антуана, которого монахини думали послать за помощью, и, наконец, в-третьих, наличие на столе, в Антуановой комнатке, окровавленного ножа, которого накануне обыскались на кухне. Теперь все и всем стало ясно: убийца - конюх, он зарезал старуху и ускакал на герцогской лошади. Тогда, предположила Юнис, нет никакой нужды посылать за помощью: ведь преступник благополучно убрался с места преступления, так и скатертью дорога, авось, сам отыщет себе петлю на шею, но только подальше от обители!
Моя вина... Каюсь (лат)
"е прелюбодействуй" и "не убий".
Познать причины событий (лат)
При этих словах Эрве стиснул зубы, чтобы не выругаться. Он тут же снова овладел собой и придал лицу приличествующее случаю выражение. Однако злобная гримаса, на миг исказившая лицо достопочтенного пастыря, не укрылась от внимательных глаз Маргариты. Она, разумеется, тоже была на месте происшествия, и, всхлипывая, несла всякую чушь, - как все и вместе со всеми.
о Августа с блеском выручила де Форе, напомнив собравшимся, что преступник - несомненно, сумасшедший, ибо только безумец способен был посягнуть на жизнь матушки Сильвии, утешительницы страждущих, ангела милосердия! - может с тем же успехом шататься поблизости, подстерегая новую жертву. Естественно, после этих слов ничего не оставалось, как все-таки послать гонца в Рей. Жером, помощник садовника, белобрысый конопатый малый лет тридцати, тихий, простоватый и больше всего на свете боявшийся поссориться с церковью, влез кое-как на одного из рыжих и потрусил к воротам, провожаемый охами, вздохами и наставлениями, и предусмотрительно снабженный адресом аббата д'Арнуле.
... Аббат Гаспар оказался единственным, кто откликнулся на отчаянный призыв сестер из Фонтен-Герира. Прискакал, когда дело шло к вечерне, верхом на Корбо, в костюме ярко-зеленого бархата, при шпаге и пистолетах. аездник хоть куда, что есть - то есть, особенно рядом с недотепой-садовником, чуть не лежащим на шее рыжего. Спрыгнул с коня, подкрутил усики, поправил перевязь, картинно положил руку на эфес, - мол, теперь, прекрасные дамы под охраной доблестнейшего из рыцарей. Выслушал душераздирающую историю, ахнул, разразился анафемами каналье-конюху, и, раздавая направо и налево благословения, на совершенно законном основании отправился к себе в келью, дабы переодеться.
И снова в церкви стояли два гроба - смена караула, черт подери! В саду, на кухне, в прачечной - тревожно шушукались, ту же умолкая, когда кто-то из старших матерей появлялся на горизонте. Что-то надвигалось, что-то носилось в воздухе, и теперь это чувствовала уже не только Марго.
По матери Сильвии отслужили панихиду и заупокойную обедню.
Маргарита видела, как Гаспар - уже облачившийся в сутану и напустивший на себя донельзя благочестивый вид - устремил на де Форе взгляд, полный благодарности и восхищения, а отец Эрве кивнул ему - еле заметно, но одобрительно. А позже Маргарита увидела, как оба святых отца рука об руку вышли из церкви, и как кухонный нож - орудие убийства несчастной Сильвии снова перешел из рукава сутаны Эрве в карман д'Арнуле. ("Ага, значит, не сегодня-завтра жди еще одного убийства во славу Матери-Церкви! И ведь кого предупреди - ни в жизнь не поверят! Кто же следующий?