Я оторопел.
— А теперь можете прыгать.
— А теперь мне уже не хочется.
— Что значит — не хочется? Вы же не зря платили деньги. Прыгайте, а не то я столкну вас.
Пришлось ухватиться за поручни и закричать. Все люди, находившиеся в радиусе трех километров, подняли головы и с удивлением поглядели наверх.
— Нельзя ли потише? — спросила дежурная.
— Можно, — ответил я и закричал вполголоса. Она посмотрела на меня с сожалением:
— У нас дети малые прыгают, а вы боитесь!
— А я не боюсь. Мне просто страшно.
Но вдруг я понял, что мне уже не страшно. Если прыгают дети, то спокойно могу прыгнуть, конечно, и я.
В доказательство я подошел к краю и подержал ногу над пропастью. Да. никакого страха не было. Очевидно, я все-таки переборол себя. Но, с другой стороны, если мне не страшно, то и прыгать теперь незачем. Пускай прыгают те, кто боится.
Я снял парашют и направился к выходу. Я спустился по лестнице, очень довольный победой над собой. Одна только мысль беспокоила меня: какая же это победа, если даже малые дети в состоянии сделать то же самое.
Эта мысль беспокоит меня и до сих пор, поэтому при любой возможности я стараюсь проверить свою храбрость.
Ася
Асе всегда было скучно со мной, но, когда приходил Александр Федорович из соседнего отдела, ее глаза мгновенно оживлялись.
— Вы знаете, — говорил он, — вчера вечером арестовали одну кассиршу из диетического магазина. У нее была недостача в четыреста рублей. Теперь дадут пять лет.
Или:
— Вы представляете, Ася, один водитель такси ограбил сберегательную кассу по Кутузовскому проспекту. В «Вечерке» написано. Еле-еле задержали.
Ася была готова слушать его часами.
Я ясе таких историй не знал. У меня не было знакомых кассирш из диетического магазина и не было никаких сведений о водителях такси, грабивших сберегательные кассы. Ничего другого Ася слушать не хотела.
Но однажды меня осенило. Я вошел и сказал:
— Вчера на станции Перхушково одна женщина бросилась под поезд. Из-за того, что ее разлюбил любовник.
Ася была в восхищении и долго выспрашивала у меня подробности «Анны Карениной».
Стоило только начать — дальше все пошло как по маслу.
— Один работник итальянского посольства задушил свою жену. Из ревности. На днях его отправили в Италию. (Трагедия Шекспира «Отелло».)
Или:
— Лаборант и лаборантка из враждующих НИИ полюбили друг друга. Однако главные инженеры и коллективы организаций мешали их счастью. В результате они отравились мышьяком и их похоронили на Ваганьковском кладбище. (Вольная интерпретация «Ромео и Джульетты».)
Александр Федорович был посрамлен. У него не было Полного собрания сочинений Шекспира, и он не читал ничего, кроме последней страницы «Вечерней Москвы».
Но однажды Ася спросила меня:
— Откуда вы знаете так много интересных историй?
Пришлось открыть ей правду.
С тех пор ей по-прежнему скучно со мной. Но когда приходит Александр Федорович из соседнего отдела, ее глаза мгновенно оживляются.
— Вы знаете… — говорит он. И она слушает его часами.
Каждому свое
Шло собрание. Все как обычно. Докладчики читали доклады, участники голосовали. Или «за», или «против». Впрочем, больше «за», так как «против» не голосовали ни разу.
Но вот на сцену вышел человек в коричневом костюме, с неправильно повязанным черным галстуком. Видно было, что он не умел пользоваться микрофоном.
— Я это… наладчик, — сказал человек. — Вот мы тут хотим чугунных отливок больше делать. По триста килограммов на каждого. А я в этом деле ничего не понимаю. Как же я голосовать-то буду? Вот в станках я разбираюсь.
— Все равно голосуй! — закричали с места.
— А как до станков дойдет — с понятием голосуй!
— Чем больше отливок, тем лучше! — вмешался товарищ из президиума.
— Это верно, — согласился человек. — А как они лишними будут?
— Я не думаю. — снова сказал товарищ из президиума. — А если и будут — переплавить недолго.
— А что, конечно недолго! А может, лучше того — недоплавить?
— Я вижу, вам не нравится наша цифра — триста килограммов. Какую же вы предлагаете? — нетерпеливо спросил председатель.
— Я? Да нет, я не предлагаю. — ответил человек у микрофона. — Я не понимаю только. Вот и все. Вот в станках я разбираюсь.
Наступила длинная пауза. Человек в коричневом костюме ничего не говорил, но и не уходил со сцены.
— Или вот, — снова продолжил он, — тут, значит, оси паровозные. По пять штук на человека. Это как?
— Это очень хорошо, — вмешался другой товарищ из президиума. — Столько паровозных осей не производят даже в Америке.
— Да? — удивился выступающий и замолчал. — А может, и нам не нужно? — неожиданно спросил он.
— Чего — не нужно?
— Производить.
— Нет, товарищ, нам это нужно, — снова вмешался председатель.
— Ну, если нужно, — протянул человек с черным галстуком. — тогда другое дело. Вот в станках я разбираюсь.
— Послушайте, — спросил председатель. — а может, вы просто не согласны с генеральным планом нашего завода?
— Нет. почему же, — ответил человек, — я согласен. Просто я не разбираюсь.
— В чем?
— В планах. Вот в станках я разбираюсь!
— А зачем же вы вышли сюда?
— Сказать.
— Что сказать?
— Что я не понимаю. Вот вы думаете, что я понимаю. А я не понимаю.
— Хорошо, — сказал председатель, — мы это учтем. Большое спасибо за выступление.
А про себя он подумал: «Чудак-человек, он хоть в станках разбирается!» — и хорошо поставленным голосом прокричал:
— Продолжаем собрание!
Развод по-интеллигентному
Наконец-то мы с женой развелись. Как только мы вернулись домой, я с удовольствием завалился с ногами на кровать.
— Ты что это делаешь? Как только не стыдно! — кричала она.
— А тебе какое дело? Не делай мне замечаний! Ты для меня совершенно посторонняя женщина.
— Тем более стыдно при посторонней женщине валяться на постели в ботинках!
Она была права. Пришлось сесть на стул.
— А если ты посторонняя женщина, — сказал я, — то не ходи при мне в таком замусоленном халате. Я тебе не муж. Я совершенно посторонний мужчина.
Она покраснела, взяла какие-то вещи и вышла из комнаты. Через полчаса она снова вошла. Ее было трудно узнать: красивая прическа, элегантный строгий костюм и журнал в руках — «Новый мир».
И тут я впервые посмотрел на себя со стороны: небрит, брюки неглажены. Батюшки, как я опустился во время женатой жизни!
Немедленно побрился, погладил брюки, надел чистую рубашку, повязал галстук и даже ботинки вытащил парадные! Не я, а картинка из модного журнала. Ну и что? А на столе свинюшник. Постороннюю женщину в дом пригласить стыдно. Стал я порядок наводить — рубанки, паяльники по местам раскладывать. Смотрю — она цветы поливает. Да так аристократично. Из сервизного чайника. Короче, через полчаса наша квартира превратилась в «дом образцового быта». Причем без единого микроскандала, и тряпкой половой никто друг в друга ни разу не кинул.
Потом я сел и телевизор включил, чтобы хоккей смотреть.
А она мне говорит: «Извините, пожалуйста!» И на вторую программу переключает. А потом какой-то фильм про любовь ремесленников.