Чиновники в гневе, и Управление решило «принять меры». Но что такое «принять меры» в этой игре — ясно даже ребенку! Так что и Злотников, и Боцман прекрасно поняли мысль полковника… Во время разговора они медленно шли по бульвару, а теперь остановились у щита с концертными и театральными афишами, и Голубков закурил сигарету.
— Скажите, полковник, вы в своем уме? — без тени иронии спросил Злотников.
— Вы хоть сами понимаете, что предлагаете нам?
— Не передергивай, Артист, я ничего вам не предлагал. Я только констатировал факты: ваш командир должен был встретиться во Флоренции с моим человеком, получить от него информацию, которая нужна Управлению немедленно, и передать ее мне… А теперь задумайтесь: человек, с которым встречался Пастух, был убит сразу после их встречи, и по местному телевидению показали фотографию Сергея как предполагаемого убийцы. Раз. Сотрудник Управления, который должен был встретить вашего командира и привезти его ко мне, был убит сразу после того, как встретил Сергея. Два. Информация, которую Пастухов должен был доставить и которая нужна Управлению немедленно, до сих пор у него, и никто не знает, где он сейчас. Три… — А почему вы думаете, что это его игра?
— Я не могу исключить этого, потому что он сам. Пастух, ничего мне не объяснил. Но самое главное, что Управлением зафиксирована его встреча с тем человеком, которого и должна была скомпрометировать информация из Флоренции.
Понимаете теперь? Управление считает, что Пастухов не только наследил, но и, возможно, передал всю полученную информацию противнику. А поскольку время нас катастрофически поджимает, никто не будет ни разбираться, ни сомневаться… — Если ты его хоть пальцем тронешь!..
Полковник жестом остановил Боцмана, готового навсегда припечатать его к афише, сказал:
— Не я буду отдавать приказы, и не я буду их выполнять… И выжидающе посмотрел на собеседников. Короткая неприятная пауза холодила нервы. Злотников бросил секундный взгляд на Боцмана — тот опустил голову, спрятал глаза — уткнулся ими куда-то себе под ноги и стоял, стиснув зубы, чтобы сдержаться.
— Что вы хотите от нас? — спросил он.
— Ничего.
— Полковник, давайте обойдемся без этих загадок. Вы слишком много нам рассказали, чтобы недоговаривать. Это глупо. Просто так вы бы не стали нас искать… Хорошо, вопрос можно поставить по-другому: почему вы нам все это рассказали?
— Я не очень-то верю в игру Пастуха, но ничего не могу уже сделать. Ничего… Во всяком случае, до тех пор, пока у меня нет объективной информации.
— Вам нужна информация?
— Информация нужна всем. Артист. Только что, например, я поделился с вами своей информацией, и мне кажется, что она для вас будет поважней, чем то, что вы сможете раскопать сами. Это очень просто. Я должен был рассказать все, что знаю.
Я рассказал. Теперь вам решать, что с этим делать, но запомните, что у вас в распоряжении есть только десять дней. И еще, когда найдете Сергея, свяжитесь сразу со мной. Исключительно со мной.
С этими словами Голубков достал из внутреннего кармана аккуратно сложенную газету и передал ее Злотникову.
— Может быть, это вам поможет, — сказал он. — Здесь кое-какие фотографии и распечатки по Крымову. Это тот человек, встречу Сергея с которым мы зафиксировали.
Полковник пожелал им удачи и торопливо ушел к подземному переходу под Тверской.
Ушел, словно его и не было.
Только оставленный им номер «Известий» с какими-то бумажками внутри и ощущение надвигающейся опасности, похожее на озноб, напоминали о полковнике.
Погода портилась на глазах, словно решила побыстрей вернуться в зимнюю спячку. Откуда-то налетел холодный ветер и сразу заметно усилил неприятное впечатление от разговора. Злотников повертел газету в руках.
— Это надо понимать как заказ на жизнь Пастуха? — риторически спросил он.
— Плевать он хотел на нашу жизнь, — хмуро отозвался Боцман.
— Ты думаешь? Они переглянулись.
— Ну, не знаю, — поправился Боцман, — но если Пастух действительно вляпался и вся эта шушера попрет на него, от Голубкова мы вряд ли дождемся помощи. Он не пойдет против начальства.
— Уже пошел, — напомнил Злотников. — Если, конечно, сказал нам правду.
Боцман ответил после минутного раздумья.
— Мне все это очень не нравится. Надо связаться с нашими. Сегодня же.
Пока они знали очень мало, а понимали, не обладая детальной информацией, еще меньше. И уж полковнику-то они пока что не могли доверять — во всяком случае, полностью. Что им двигало? Хотел ли он помочь? Или, может быть, ему самому просто нужна информация? И почему он так настойчиво просил связаться с ним, и исключительно с ним? Это могло произойти только в двух случаях — либо Голубков не доверяет никому, либо Управление ведет игру против них всех. Тогда какая цель у этой игры? И что произошло с Пастухом? Боцман оказался совершенно прав — это никак не могло понравиться… Впрочем, пока что все это было не принципиально. Пока принципиально было только одно, а именно вот что: теперь они сами за себя, в полной изоляции, и, что самое главное, белыми в этой партии играют явно не они, ибо первый ход уже сделан и им остается только отыгрываться.
Но вот что было особенно интересным: всем вместе, пятерым, им суждено было встретиться только вечером этого дня — 18 июля, И хотя сейчас все они: Пастух, Док, Артист, Боцман, Муха — были разбросаны по разным местам и почти не имели информации друг о друге, несмотря на это, они уже все действовали, все уже были «в деле». В своем собственном деле, словно беда одного из них невидимым сигналом собирала всех остальных.
Часть вторая. Успеть, чтобы выжить
1
Худой черноволосый человек в легком сером плаще в очередной раз поднес к глазам полевой бинокль, рассматривая шоссе на противоположном берегу реки.
Объект его внимания не появился и на этот раз, но человек не подавал признаков нетерпения или недовольства.
— Мистер Глоттер, — растягивая слова, произнес по-английски его спутник, розовощекий коренастый эстонец, — вы, кажется, сомневаетесь в чем-то?
— Я сомневаюсь, — задумчиво ответил Глоттер, опуская бинокль, — что у вас в Эстонии бывает солнечное лето. Что скажете?
— Это несправедливо.
Глоттер кивнул вверх, к небу:
— Посмотрите: пасмурно, холодно и очень скоро начнется дождь.
— Так иногда бывает… — А меня очень устраивает такая погода, господин Лийвак. Кстати, это не ваше ведомство постаралось?
Эстонец кисло усмехнулся и снова поднял к глазам бинокль. Погода и в самом деле не баловала. В отличие от какой-нибудь Флоренции или даже Москвы, в свободной Эстонии лето в этом году явно не задалось. Уже середина июля, а гордые эстонцы так и не увидели солнца. Вот и в этот вечер семнадцатого июля над пограничной Нарвой клокотали низкие тучи, готовые в любую минуту разразиться мелким противным дождем.
Впрочем, погода и прочие природные явления никак не влияли на количество желающих пересечь российско-эстонскую границу, и змеи автомобильных очередей с обеих сторон этой границы не уменьшались. Река Нарва, которая и дала название городку, за последние несколько лет вернула свое исконное значение: теперь она снова разделяла цивилизованный Запад и грозный варварский Восток. Все как и прежде: старинный замок, принадлежавший еще Ливонскому ордену, с крепостными укреплениями вокруг города Нарва на одной стороне реки и мощная русская крепость Ивангород с пузатыми башнями — на другой стороне. А между ними мост.
Многовековая граница. Маленькая Эстония всегда подчеркивала свое европейское происхождение, но ей была уготована историей судьба вечной разменной монеты в противостоянии русского колосса с Европой. Зато сегодня, получив-таки свою долгожданную независимость, Эстония не упускает случая продемонстрировать ее.
Однако на границе, на этих двух таможенных постах, очереди не отличались одна от другой. Суверенитет суверенитетом, а заработать хотели с обеих сторон, вот и тянулись целыми днями грузовики, трейлеры и частные легковушки. На таможенном посту Нарвы царило оживление. Невозмутимые эстонские пограничники молча проверяли содержимое машин, гудели двигатели, ругались водители, а какие-то наглые личности без определенных национальных признаков сновали там и сям, хрустя пухлыми пачками долларов. Именно здесь, на эстонской стороне, чуть дальше от моста, на возвышении стоял мистер Глоттер рядом со своим спутником и время от времени рассматривал в бинокль шоссе на противоположном берегу.