— Ну, что Николай Григорьевич, подпишете, а? — и опять участливо посмотрел мне в глаза.
— Я ничего подписывать не буду (тут бы переварить информацию, которую я от тебя получил, лысая дрянь), — подумал я. Наверное, два последних слова я сказал вслух, потому что эта самка собаки, с визгом выскочил из-за стола, сильным ударом ноги сбил меня с табурета и принялся с остервенением пинать мою тушку, бормоча нечленораздельные ругательства и взвизгивая при этом. Наконец он устал, сел на табурет и шумно дыша, сказал.
— Ты пожалеешь, что не подписал, я сделаю тебя участником заговора против товарища Сталина, и тогда тобой займутся настоящие специалисты нашего ведомства, и подписывать ты будешь все и даже не читая.
— Конвой — крикнул он, а когда, открыв дверь, вошел конвоир приказал.
— Этого заключенного поместить в карцер и держать там до моего распоряжения. Все, уводите его.
— Встать, руки за спину.
Преодолевая боль во всем теле и качаясь на подгибающихся ногах, я, наконец, поднялся.
— Вперед, голову опустить.
И мы пошли, совсем другим путем, куда то вниз. Иногда звучала команда — Лицом к стене, и кого-то конвоировали нам на встречу.
Что такое карцер? Это помещение длинной 2,5 метра шириной 1,5 метра, в котором находится одна или две подвесные нары, не больше, и цепями пристегиваются к боковой стене с пяти часов утра и до двадцати трех ноль ноль (подъем на час раньше отбой на час позже) с вмурованными табуретом и столом, зарешетчатым окном под потолком и туалетом. То куда меня поместили, карцером назвать можно с большой натяжкой Помещение оказалось большим — где-то 3–4 метра, с двумя окнами, заложенными кирпичом почти до конца, с мутным стеклом, возможно, бывшая камера, переделанная под карцерное помещение. С середины камеры начинался каменный постамент высотой около 60–70 см, шириной около двух метров, делящий камеру пополам. Этот постамент заменял нары, стены были грязно-серого цвета от вытертой и осыпавшейся побелки, в ближнем углу находилась параша (невысокая железная бочка), одиночная лампочка с тусклым светом под потолком и все. Ни стола, ни стула, ни рукомойника. Только четыре таких же страдальца как и я.
— Здравствуйте, — поздоровался я и остался стоять у дверей, потому что пойти в камеру без приглашения, если там находится, хоть один человек — это сразу пойти на конфликт со всеми обитателями камеры, который может закончиться летальным исходом для вошедшего.
— Здорово, проходи, присаживайся.
— Спасибо, — я подошел к постаменту, разулся, забрался на эту импровизированную нару, сел в полуметрах от этой компании и стал ждать, когда мне начнут задавать известные мне вопросы.
— Какая статья? — спросил пожилой мужчина с обвислой кожей на лице. Наверное, когда-то он был полным.
— 58-1г.
— Ну вот, прибыл еще один пособник врагам народа, Кем был?
— Военный.
Мужчина немного подождал, посмотрел зачем-то по сторонам, и начал спрашивать дальше.
— Осудили или под следствием.
— Под следствием.
— Когда арестован.
— Не знаю, потерял память после допроса.
Все вопросы мне по-прежнему задавал все тот же пожилой мужчина, а остальные, молча, меня разглядывали.
— Кто ведет следствие.
— Не знаю, фамилию он свою мне не сказал. Сам невысокого роста, бритая голова, невыразительное бледное лицо, возраст от тридцати до сорока пяти, в звании военюриста 3 ранга.
— Понятно, у этого следователя фамилия Громов. Та еще цаца. Ну, а ты кто, представься нам.
— Чуйко Николай Григорьевич. Год рождения не помню, откуда родом тоже.
— Ну, что же давай знакомится. Я Крюков Иван Семеныч — парторг второго хлебозавода. Статья 58 — английский шпион. Слева от тебя Моисей Давидович Керзон — полковник, командир полка, статья 58 — финский шпион. Справа — майор Асмолов Игорь Иванович, комбат, статья 58 — немецкий шпион и Слинько Пал Палыч — майор, начальник штаба полка, статья 58 — финский шпион. Видишь уголовников среди нас нет, да они сюда и не попадают. Здесь только враги народа и шпионы, которые отказались подписывать на себя ложные обвинения. Ну, а теперь, если есть желание, спрашивай.
— Иван Семенович, в каком городе я нахожусь, и какое сегодня число и год?
— Что Коля, нечего, что я тебя по имени ты среди нас самый младший действительно все забыл или…
— Действительно все забыл и свою фамилию узнал только сегодня.