— Тогда слушай. Ты находишься в колыбели революции, в славном городе Ленинграде, а здание, в которое ты помешен, в народе называют тюрьмой Кресты, где содержатся воры рецидивисты, мошенники, грабители и остальной криминальный элемент, а также мы, враги народа и их пособники. Насчет числа и года. Год 1938, а число 3 или 5 октября, точнее из нас никто не знает, давно тут находимся. Еще если что-то интересует, спрашивай.
— Иван Семенович, что означает моя статья, а то я только номер и знаю?
— Ну, Коля, тут тебе повезло и не повезло одновременно. У тебя уникальная статья. Называется — знал, но не сказал — понимаешь о чем я. Дождавшись моего кивка он продолжил.
Наши статьи хоть и одинаковые 58, но разница есть в буквах и цифрах после номера статьи, моя 58-1а измена Родине, у военных 58-1б тоже самое, а приговор — один расстрел с конфискацией имущества. Твоя же 58-1г, если доказана — 10 лет лагерей, а если не доказана — то возвращение в часть подальше от этих стен. Так, что все почти в твоих руках, правда со следователем тебе не повезло, ну тут уж нечего не поделаешь. Эээ, Коля, я вижу ты носом клюешь, здесь днем спать запрещено накажут всех, а ты я вижу только с допроса. Тебе уже досталось, давай садись со мной спина к спине и с часик можешь поспать. Через глазок охранник не увидит, что ты спишь, а там и отбой скоро. Давай не тяни.
Я послушался совета, к тому же этот способ сна в карцере я знал не понаслышке, приходилось наблюдать воочию. Пересев и облокотившись на широкую по сравнению с моей спину, я расслабил свое многострадальное тело и тут же забылся в коротком сне.
Проснулся я от толчка и не спеша повернулся лицом к открывающимся дверям.
— Крюков, Керзон, Асмолов, на выход по одному.
Когда они вышли я спросил у Слинько.
— Пал Палыч, а куда их?
— На ночной допрос повели, обратно могут привести утром или следующим вечером. Ты как завтра утром получишь пайку хлеба, отложи половину для них, там где они будут кроме побоев ничего не получат.
Примерно часа через два со стороны дверей раздалась команда — Отбой, которая сопровождалась ударом по дверям чем-то тяжелым.
— Ложитесь, Николай, рядом со мной, ночью будет не так холодно.
Улегшись спина к спине, задумался, хотя хотелось спать и тело побаливало от утреннего допроса. Нужно узнать как можно больше о дивизионном комиссаре Гарбовиче и всех, кто проходит с ним по одному делу, а также узнать каким боком я вписываюсь в их уголовное дело. То, что у них расстрельная статья понятно любому. Но вот меня скорей всего взяли из-за моего начальника Гарбовича и, возможно, не из-за общения с ним. Что может быть общего между младшим политруком и дивизионным комиссаром (чтоб понятней было между лейтенантом и генералом)? Наверное, я та самая щепка, которая летит, когда лес рубят. Значит не все потеряно, главное ничего не подписывать и узнать какие поручения Гарбовича я выполнял. А что я помню о 1938? Вроде Берия стал зам наркома НКВД. В сентябре-ноябре Берия начал убирать из НКВД людей Ежова. Так называемая, Большая чистка, уже закончилась — я и мне подобные — последние жертвы этой чистки. Одно время в середине девяностых я увлекался появившийся литературой, описывающую репрессии конца тридцатых годов, и, если я правильно помню, Берия начал реабилитировать многих выживших. Тех, которых не расстреляли. Тех, которые не подписали на себя сфабрикованные документы. Так что надо держаться, если хочу выжить, а прогресаторством займусь, когда выберусь отсюда. С этими мыслями я и уснул.
На пятый день пребывания в карцере у меня появилась апатия, усталость и пропало чувство сильного голода. Пропало не от обилия пищи, а как раз наоборот. Посудите сами — утром дают пайку хлеба 400 гр черного и три кружки воды. Это на целый день. Из этой пайки примерно половину надо отложить для тех кто находится на ночном допросе (типа общак), потому что они будут на допросе с ночи и до ночи. Утром когда выдают пайку в камере их нет, а отсутствующим пайка не положена. В обед дают баланду, настоящую Баланду, с большой буквы. Если сравнить с тем, что дают в наше время, можно сказать наши заключенные питаются исключительно изысканной ресторанной кухней. В первый раз, получив карцерный обед (для карцера пища готовится отдельно) в деревянную миску, я обнаружил грамм 350 мутной жидкости, два кусочка мелко нарезанного не гнилого картофеля и где-то ложку полусваренного пшена, с какой-то шелухой. Соль отсутствует, а вкус… Вкус, как говорил Аркадий Райкин, списфический, Эту баланду я мог съесть сам, ничего никому не оставляя. Ужинать я должен, по идее, тем хлебом, который получил утром и кружкой воды. Поэтому первые четыре дня было очень тяжело, постоянно хотелось есть, глаза сами искали то место в камере, где лежали отложенные кусочки хлеба замотанные в кусок нательной рубахи. Сегодня это чувство голода притупилось, вернулись с очередного допроса майор Асмолов и Моисей Давидович Керзон. Крюков Иван Семеныч с допроса не вернулся, но к нам подсадили сразу троих. Как ни странно, уголовников опять не было, зато среди них был человек, который меня немного знал.