— Эх, Коля прости меня — это из-за меня ты тут сидишь.
— Как это из-за тебя ты в своем уме Сень.
— Из-за меня Коля, из-за меня, те поручения, которые ты выполнял — это ведь я их тебе давал от имени дивизионного комиссара Гарбовича.
— Зачем Сень, — и тут он меня ошарашил.
— А затем, что это традиция, нагрузить работой молодого только с училища командира, дабы служба не казалась медом. Ты помнишь первый пакет? Ах да ты же не хрена не помнишь, — Сеня почесал затылок, покосился на меня вздохнул и продолжил.
— Вообще поручение дал мне комиссар, он где-то, у кого-то, увидел шикарный письменный стол, поручил мне найти хорошего столяра. Ну я и нашел. Правда на другом конце города. Договорился с ним встретиться на следующий день на площади в центре города, должен был привезти деньги и рисунок и тут вспомнил, что в это же время у меня свидание с Леночкой из столовой. А тут ты такой весь правильный и ничем не озабоченный. Ну я взял конверт положил туда рисунок и деньги, опечатал пятикопеечной монетой и вручил тебе, сказав, что это распоряжение комиссара. Второй раз надо было передать через посыльного записку от комиссара врачу горбольницы к нему на дом для консультации. У комиссара старые раны разболелись, а тут опять ты уже назначенный начальником клуба вместо арестованного Ампилова гоголем ходишь. Ну я опять конверт, печать, пятак. Коль прости а, я просто хотел пошутить.
И, что тут скажешь, армейский прикол, и обижаться глупо.
— Сеня все нормально. На твоем месте я тоже бы пошутил, поэтому я не обижаюсь.
— Я тебе спасибо еще сказать должен, а то так бы никогда не узнал по каким поручениям и куда ходил.
— Кстати Коля, могу насчет поручений сказать следователю, по твоей исповеди у них на тебя больше нет ничего.
— Не, не надо, а то себе еще какую-нибудь статью навесишь, зато у меня появился шанс выйти от сюда, понимаешь Сеня, если меня вспомнит столяр и доктор то…
— Дурак ты Коля, если меня вспомнит столяр и доктор то… — передразнил он меня, — то они пойдут как соучастники заговора. Вот лучше как молчал так и молчи, а если я, случайно, вспомню как подшучивал над тобой, вот тогда у тебя действительно появится шанс. На меня у них тоже нет ничего. Ну разговаривал я по телефону ну и что? Я минут за десять до захвата разговаривал с одной прекрасной девушкой, которая работает в городской библиотеке и договорился о свидании, и она это подтвердит, и не с каким комдивом в тот момент я не разговаривал, вот так вот.
А что, Сеня прав. Действительно появится шанс, в логике ему не откажешь. Как там говорят в Одессе — будем посмотреть.
Через день, вечером увели Сеню и еще троих человек. Меня опять никто никуда не вызывал. Наверное следователь решил меня таким способом, потомить, чтобы я морально устал, сломался, и от безысходности сам стал проситься на допрос (до сих пор есть такой прием в правоохранительных органах), чтобы подписать на себя компромат. На следующий день после обеда меня вдруг вывели из камеры и выводной с моей камерной карточкой повел меня по переходам, временами выкрикивая команды, лицом к стене и голову опустить, меня явно переводили в другую камеру. Жалко Сеню не дождался. Из своего опыта я знал, что камерная карточка это документ, который заводится на арестованного по его прибытию в СИЗО и сопровождает его до убытия. На камерной карточке отражаются все перемещения арестованного по СИЗО из камеры в камеру, по виду режима, а так же убытия и прибытия на ИВС (изолятор временного содержания) или суд. Для вывода к следователю или адвокату используют выводной талон, значит меня куда то переводят. Я не боялся — это только в плохом кино могут вновь прибывшего посадить с уголовниками на самом деле система четко регулирует. Политических к политическим, уголовников к уголовникам, при этом соблюдая номер изоляции (подельников, проходящих по одному делу содержать в разных камерах). Встретится политические и уголовники могут только после приговора суда при этапировании, а так же в колонии. Вот наконец-то пришли. Мы остановились возле очередных дверей с номером 137. Камера в которую я попал, была маломестной, рассчитанной на четыре человека. Я был восьмой. После обязательной программы представления дали кусок хлеба и отправили на пальму (верхняя нара) отсыпаться от карцера. Лежа наверху, в относительно спокойной обстановке, я стал анализировать все то, что раньше рассказывал обо мне Сеня Семин. Мы оказывается со слов Сени были хорошими друзьями, хотя мне кажется Сеня просто меня использовал как новенького молодого и как начклуба. Точнее помещение, которым я заведовал, для своих донжуанских целей. Но я не в обиде, Сеня принадлежит к категории тех людей, на которых не возможно долго сердится или обижаться. Такие люди находят себе друзей-приятелей просто перекинувшись парой тройкой слов. И вот его уже считают своим, обмениваются адресами, приглашают в гости и т. д. и т. п. Одним словом, такие люди считались душой компании. Так вот, в июне этого года, я закончил двухгодичное Ташкентское военно-политическое училище, в которое был направлен по комсомольской путевке в 1936 году. После успешного окончания училища и присвоения мне звания младшего политрука, положенный отпуск, провел дома в Краснодаре в кругу матери (имя отчество Сеня не помнил) и сестры Наташи четырнадцати лет отроду. Отец погиб в начале 30-х годов гоняясь за бандами белоказаков. После отпуска прибыл для дальнейшего прохождения службы в Ленинградский военный округ в штаб 92 стрелковой дивизии, где приглянулся дивизионному комиссару Гарбовичу. За месяц до моего прибытия был арестован начальник клуба старший политрук Ампилов, вот меня временно на его место и назначили. Проработал я начклубом полтора месяца и взяли меня, когда я ездил в город за новыми кинофильмами, где-то между городом и военным городком. Еще от Сени узнал, что в училище меня приняли в 17 лет, то ли помогли сослуживцы отца, то ли я написал небожителям письмо, а может и то и другое вместе. Но факт остается фактом. Я в теле которому 19 лет. Настоящий Николай Григорьевич Чуйко скорей всего погиб при допросе, потому что еще какого либо присутствия в этом теле я не чувствую Так, что Коля будем жить — а теперь спать. Ночью я был разбужен сокамерником с которым теперь делил спальное место. Перед тем как забраться наверх спать, он вручил мне непонятную квадратную конструкцию, похожую на ящичек без крышки и со словами — ужин, — и в два приема забрался на верхнюю нару. Квадратная конструкция оказалась банальной тарелкой, состоящей из пяти свернутых в несколько раз газет, наполненной ячневой кашей. Видя мое удивление, сокамерники с видимым удовольствием шепотом рассказали о данном ноу-хау (посуда, тарелки, ложки, кружки после приема пищи изымаются). Берется пять половинок газет, каждая сворачивается в несколько слоев и одна из сторон натирается стеарином (свечкой). Потом собирается натертой стороной внутрь и скрепляется между собой хлебным мякишем. Только горячее наливать, насыпать нельзя. Только остывшее иначе стеарин растает, мякиш раскиснет. Вместо ложки дали хорошо подсушенную корочку хлеба — кушай Коля. И потом всю ночь развлекались — задавая мне как новенькому банальные вопросы что, где, когда. А утром после завтрака была баня. Как я ее ждал. То, что мои кальсоны и рубаха (по инструкции у военных всегда в тюрьме отбирали военную форму) из белых превратились в вонючие и черные от въевшийся грязи и пота — это здесь сплошь и рядом. Но то, что на теле появились потертости, покраснения и маленькие язвочки меня сильно раздражало, заставляло постоянно чесаться и чувствовать дискомфорт. Нас вывели из камеры, построили по два и два выводных (выводной — внутренние перемещения: баня, санчасть, прогулочные дворы, и т. д.) один впереди один сзади наконец то повели нас в баню. Тюремная баня это отдельная песня. Общий зал где все разуваются и оставляют свою одежду на лавках покамерно, то есть каждая камера отдельно. Слева и справа находятся душевые на 2, 4, 6, и 10 человек, но, так как тюрьма переполнена, загоняют где для 2-4х человек, 4–8 человек и т. д. Банщик (только сотрудник) объявляет каждой камере время помывки 10–15 минут и, если в предыдущую помывку камера чем-то провинилась, время помывки может быть сокращено. Помощник банщика (назначается только из уголовников), по команде банщика откручивает или закручивает вентиль холодной и горячей воды), а за отведенное время нужно помыться и успеть постираться. При этом мыло выдается одно на четверых — как хочешь так и мойся. Все это я знал из прошлой жизни, поэтому раздеваться не стал, только разулся. Чтобы успеть помыться и постираться, надо в одежде стать под душ и пока она отмокает мыть голову, потом тело, начиная сверху постепенно раздеваясь. А вот стирать в первую очередь нужно со штанов. Я думаю — это понятно. На рубаху время может просто не хватить. Мне как самому грязному дали мыло первому и пусти