— Ты, несомненно, прав, Бернат, — сказал Беренгер. — Тяжело думать, как часто ты бываешь прав. Но можешь оставить нас, пока я не буду готов писать это письмо. Нам нужно еще о многом поговорить.
— Похоже, Ваше Преосвященство на удивление спокойны, несмотря на создавшееся положение, — сказал врач.
— Да, сеньор Исаак, — ответил епископ. — Как вы правильно заметили, на удивление. Я крепко проспал остаток ночи и проснулся в добром здравии. Уверен потому, что эта злополучная чаша исчезла вместе со всеми ее проблемами. Отправилась в другое место, за пределы моей епархии, мучить кого-то другого.
— Думаю, она уже далеко, — сказал Исаак. — Как и ее хранитель.
— Хранитель? — переспросил Беренгер. — А, вы имеете в виду Жуакина. Пожалуй, он чувствует себя ее хранителем. Человек он во многих отношениях странный. Вы знали, что Жуакин боится луны?
— Правда?
— Когда он в первый раз покинул монастырь без разрешения, он сказал братьям, которые были посланы за ним, что рад их видеть, потому что голоден и боится находиться под открытым небом при полной луне. Я подумал, что странно парню с гор бояться луны.
— Видимо, люди были недобры к нему, — заговорил Исаак. — И он предпочитал идти под покровом темноты, когда луна неполная. Жуакин наверняка хорошо ориентируется по звездам, и могу вас уверить, что он мог увидеть прошлой ночью злодеев раньше, чем они его. Жуакин совершенно невинный человек, Ваше Преосвященство. Воплощение невинности.
— Невинный, сеньор Исаак? Слишком невинный, чтобы убить человека?
Исаак обдумал этот вопрос.
— Да, — сказал он наконец. — Разве что это нужно для спасения другого.
— Сержант очень опытный и умный командир, — помолчав, сказал Беренгер. — Юный Даниель хороший человек, Буйный Марк хорошим не был. Если возникла необходимость делать между ними выбор…
— И Господь избавил нас, Ваше Преосвященство, от такого выбора, — сказал Исаак.
— Не нам судить тех, на чью долю выпало выбирать, — сказал епископ. — За что я приношу Ему благодарность. — Умолк, будто задумавшись. — Если пошлю за шахматами, сыграете со мной?
— С большим удовольствием, Ваше Преосвященство.
Во дворе Исаака Ракель, бережно накладывая целебную мазь на запястья Юсуфа и бинтуя их, тоже думала о событиях прошлой ночи.
— Очень хорошо, что ты оказался так близко к нам, — сказала девушка.
— Я старался, как мог, подвести сеньора Себастьяна поближе к вам, чтобы ты могла увидеть нас, — ответил он. — Или услышать.
— Откуда ты знал, где мы? — спросила Ракель. — Мы старались вести себя как можно тише. По крайней мере, я старалась, а папа вел.
— Я слышал только негромкий ропот, который мог быть голосами, — сказал Юсуф. — Я нашел вас не по ним. Я уловил запах твоих волос. Запах жасмина в твоих волосах.
— Знаешь, я ведь не единственная, кто пользуется жасминовым маслом, — сказала она. — А если б это были не мы?
— Я бы ушел, — ответил мальчик. — Но я должен был вести его куда-то. Он, видимо, думал, что я знаю, куда идти.
В то же утро отряд стражников явился в дом сеньора Себастьяна для обыска. Слуги, узнав о его аресте, решили, что в их интересах забыть о преданности, если она у них и была. Кухарка и кухонная служанка шептались о запертой комнатке на чердаке — так надежно запертой в течение нескольких лет, что ни один из ключей ключницы не открыл им замка, сколько они ни пытались.
Увидев возможность прославиться и даже разбогатеть, маленькая кухонная служанка крепко ухватила за рукав самого симпатичного из стражников и потащила его — а за ними последовали все в доме — на чердак. Там за гобеленом, между скатом крыши и широкой трубой, кто-то недавно сложил стену. В стене была толстая, низкая, крепко запертая дверь.
Сержант быстро отпер ее ключами сеньора Себастьяна. И там, в темном, тесном пространстве, стражники нашли то, что после смерти сеньора Гвалтера искал весь город. Наряду с сундуками, где лежали деньги, скопленные Себастьяном в результате деловых операций, там стояли еще два, крепких, очень тяжелых, окованных толстыми железными полосами и надежно запертых. В них лежали пятнадцать тысяч золотых мараведи, аккуратно уложенных в кожаные мешочки по сто монет.
Сеньор Аструх со сдержанной радостью получил обратно свои деньги — все пять тысяч мараведи.
Вдова Гвалтера тоже. И вместо того, чтобы уйти с десятью тысячами мараведи в монастырь, сеньора Сибилла, тридцатишестилетняя, все еще красивая и умная, внезапно стала предметом пристального интереса многочисленных вдовцов и холостяков разного возраста. Мало того, что к ней полностью вернулось семейное состояние, в том числе и значительная сумма, которая останется в ее руках, по городу пошли слухи, что когда состояние сеньора Себастьяна — конфискованное после его смерти от рук палача — будет распределено, корона выделит часть его удрученной горем женщине, которая стала вдовой по вине этого человека.