- А кто-то вовремя проснулся, - оглядываюсь на Эдварда, подмигнув ему.
И без того светлое лицо мужчины становится ещё восторженнее.
От Джерри, конечно, этому не укрыться. Он посматривает на нас с отцом очень подозрительно, но все же с радостью. Конечно, он заметил перемену, что случилась. Конечно, от него не ускользнуло… в тот самый первый день, вернее, в первое утро я не могла прекратить улыбаться. Целый день, с утра и до самого вечера – повтора. Мы вправду стали самой настоящей семьей.
- Кстати, раз уж вы идете в зоопарк… может быть, и в магазин заедете? Молоко и черничное варенье кончились…
- Да! – прежде, чем Эдвард успевает открыть рот, кивает Джерри. А потом, обернувшись на папу, показывает на свою тарелку, - варенье кончилось!
- Да, такого допускать нельзя, - мужчина посмеивается, потрепав сына по белокурым волосам, - конечно заедем. Ещё чего-нибудь, красавица?
Вспоминаю, при каких обстоятельствах он сегодня последний раз произносил это слово, и заливаюсь румянцем. Каллен хмыкает, а Джером удивленно посматривает в мою сторону, пытаясь понять, в чем дело.
- А вот и блинчики, - нахожу повод отвернуться и снимаю сковороду с огня, перекладывая столь желанный завтрак на две тарелки.
…Да, похоже я обсчиталась в разнице лет между Эдвардом и сыном. Они оба, абсолютно, идеально похожие, сидят за одним столом, едва ли не на одном стуле – так близко поставлены табуретки – и, обгоняя друг друга, доедают черничное лакомство. Апельсиновый сок терпеливо ждет своей очереди, с некоторой скукой наблюдая за этим соревнованием по поеданию через стекло запотевшего стакана.
- Знаете, я могу кормить вас чаще, - заключаю, только-только притрагиваясь вилкой к своей порции. Их тарелки же почти пусты.
- Мы не против, верно? - Эдвард обращается к Джерому, и тот, согласно кивнув, заканчивает с последним блинчиком.
- Принесете варенье – я пожарю ещё.
Они оба смеются. Оба, глядя то друг на друга, то на меня, выглядят счастливыми. И если раньше это казалось недостижимым сном, если раньше при одной лишь мысли, что у нас будет такое беззаботное утро, мне хотелось подать заявление в психиатрическую клинику, то теперь ничего подобного нет. И, я уверена, больше не будет.
Каллены вправду счастливы. Мы счастливы. И да, уже не Каллены… уже – Венсэдоры. Вкупе с новыми именами, конечно же.
Ну и что? Имеет ли значение фамилия и имя? Главное, что мы вместе и главное, что здесь. Цену, конечно, пришлось заплатить…
Ещё два месяца назад по каждому американскому и итальянскому каналу, какой нашелся бы на нашем телевизоре, шли бесконечные сообщения и предположения, почему Босс столь престижной, столь многомиллионной и господствующей американской мафии… застрелился. Не козни ли это конкурентов? Не совершил ли он самоубийство из-за женщины? А может, вскрылись его махинации? Угрожала полиция, ЦРУ?.. И зачем, к тому же, он убил другого главаря перед этим – Большую рыбу? Это четко спланированный план или удачно сложившиеся обстоятельства?..
Исследователи «Первого канала» вообще сошлись во мнении, что такого человека, как Smeraldo никогда не существовало – все это подставные люди, подставные лица. Ну не может же быть, чтобы истинный Король, главарь, и так просто… о господи!
Нам пришлось отключить провод, соединяющий телевизор с антенной, и оставить только тот, что был отдан под DVD плеер, дабы Джером даже случайно не прослышал и не увидел фотографию папы в столь неприглядном для себя облике…
А что творилось в газетах! Ну неужели людям больше не о чем писать? Ураганы в Бразилии, снегопад в Сахаре, война в Ливии и землетрясения в Индии – мало новостей? Нет же, на каждой полосе, как назло, крупным планом красовался нечеткий из-за качества первой и единственной найденной СМИ фотографии портрет Эдварда. И заголовки были самые различные, вплоть до сумасшедших глупостей. К тому же, тот тут, то там объявлялся истинный Изумрудный Наркобарон, утверждающий, что никуда он не пропал и совсем скоро вернется. А пока велит…
…Кончилось все тем, что мы перестали покидать пределы нашего дома, буквально запершись изнутри. Случайные встречи и опознавания никому были не нужны. Тем более, нам было, чем заняться.
…Если честно, я всегда думала, что для меня будет тяжело жить обычной жизнью… само это понятие изжило себя за годы существования рядом с Кашалотом. Однако, на удивление, у меня все получилось прекрасно. После его смерти я почувствовала такую свободу, что ни одну более жизнь – даже если бы она была до сумасшествия сложной – не назвала бы таковой. У меня ведь есть все, что нужно. И я все умею, все могу… мне есть ради кого стараться – а это главное.
Это же было приоритетом, целью, путеводной звездой Эдварда. Только для него все оказалось в разы тяжелее…
Нет, первые две недели все было просто потрясающе – солнце, океан, купания, замки, блинчики и омлеты, сказки на ночь… а потом все покатилось вверх дном. Он не мог понять, что дальше делать. Он пытался отыскать свое место, но никак не мог найти.
Эдвард жаловался мне, что ничем не в состоянии заниматься. Нет той работы, какая бы подошла ему, какую бы он осилил – кроме той, в которой столько лет жил и в которой достиг такого успеха. Мафия въелась ему под кожу точно так же, как мне Джеймс. Только вот с кончиной Лорена ушла и сдержанность, скованность – пусть и не сразу, пусть постепенно, но, все же, ушла и окончательно – а мафия так сразу его не отпустила.
…Он просыпался ночами от кошмаров, о которых, несмотря на все уговоры, говорить отказывался, он плакал днем, прячась от нас с Джерри где-нибудь в дальнем уголке сада, а когда становилось совсем невмоготу, брал машину, подгоняемую Диего или Саро, и уезжал куда глаза глядят. Проводники говорили мне, что его излюбленный маршрут – к вершине горы. Там уж думать никто не мешает…
Мне так хотелось ему помочь… до умопомрачения, до рванья волос на голове от беспомощности. Это ужасное время, казалось, никогда не кончится – такая желанная сказка, Чили, Сантьяго, свобода – обернулись таким ужасом…
Джером постоянно спрашивал меня, где папа и что он делает, почему мы не купаемся, как раньше, втроем, почему?..
Но депрессия, как ни странно, уничтожила себя сама. В тот самый день, когда по телевидению (я готовила жаркое на кухне, а Джерри лепил фигурки из цветного пластилина за обеденным столом) показали небезызвестный сюжет о человеке, построившем и себя, и свое дело на костях. В рамках программы «Борьба с наркоманией» американцы проводили подсчет, кто достиг самого настоящего процветания в сей отрасли… понятно, кто.
Как только он увидел свое фото, как только прочел заголовок, и ведущий открыл рот, дабы, картавя мелодичный итальянский, произнести его имя, Эдвард, с остервенением рыкнув, выключил телевизор. Чудом не разбил после…
И газеты, и журналы, и эти тв-выпуски все же, несмотря на свою надоедливость и безостановочность, сделали доброе дело: они вернули нам папу. Каллен снова стал тем, кем был прежде.
Позже он поделился со мной, что та программа помогла понять ему, что именно он оставил за спиной. В тот момент мафия и отпустила…
- Я помою, - почти автоматически говорю, услышав шум опускающейся в раковину посуды. Сегодня у меня день воспоминаний. Никак не могу вернуться в реальность окончательно. Она-то ведь куда лучше!
Эдвард, появляясь из-за спины, благодарно улыбается.
- Спасибо.
- Не за что, - пожимаю плечами, мотнув головой. С ориентацией все ещё проблемы.
- Поехали! – откуда-то из глубины дома раздается звонкий голосок Джерома. Как же здорово слышать его полную, правильную и бесконечную речь. Даже если он снова начнет пересказывать мне все, что когда-либо видел и слышал (а так было достаточно долгое время, когда у него, наконец, стало получаться говорить целыми фразами и даже предложениями), я сяду и буду внимательно слушать. Молчание отвратительно. Про молчание хочу навсегда забыть.