— Здесь мило, — пытаюсь я снова. — Уютно.
Его голова резко поворачивается ко мне, и мое сердце замирает, когда Линкольн проводит взглядом от кончиков моих пальцев, мучительно медленно перемещая его вверх по моему телу, пока не встречается с моими. В его глазах пылает огонь.
— Было уютно, — говорит он.
— Что?
Мужчина выпрямляется, отрываясь от стены и двигаясь вперед, пока не оказывается прямо передо мной, тепло его тела прилипает к моей коже.
«Что такого в этом человеке и в том, что он вторгается в мое личное пространство?»
— Я сказал, что здесь было уютно, — повторяет он. — До того, как ты и твои... друзья пришли и превратили мой дом в свинарник.
Мои кулаки сжимаются, и я стискиваю зубы, заставляя себя оставаться на месте, хотя желание ударить его по лицу так сильно, что у меня чешутся руки. Он такой засранец.
— Думаешь, я хочу быть здесь? — Я подхожу ближе. — Думаешь, хочу быть рядом с кем-то, кто заставляет меня чувствовать себя грязью под его ботинком? Думаешь, приятно быть на грани такой ненависти, когда ты чертовски хорошо знаешь, что я здесь просто делаю свою работу?
Моя грудь соприкасается с его грудью при каждом выдохе.
— Не знаю, заметил ли ты это, Линкольн, — продолжаю я, — но я пытаюсь поймать убийцу.
Он хихикает.
— И делаешь довольно дерьмовую работу.
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, и, наклоняя голову, смотрю на него.
— Может быть, в этом и проблема? Причина, по которой ты все время так злишься. Почему не отвечаешь ни на один из наших вопросов или вообще не хочешь нам помочь.
Его челюсть подергивается.
Огненное удовлетворение пробегает по моим венам от осознания того, что я влияю на него.
— Я думаю, что дело в этом. Ты не хочешь, чтобы мы раскрыли это дело. — Мой палец тычет его в грудь.
Мужчина наклоняется, его энергия обволакивает меня, как смирительная рубашка, его дыхание скользит по моим губам, когда его взгляд проникает сквозь меня.
— Ты ни хрена не знаешь о том, чего я хочу.
Мой желудок переворачивается, и я пячусь назад, пока не оказываюсь на безопасном расстоянии, делая глубокий вдох, чтобы успокоить нервы.
— А ты ничего не знаешь об убийствах, — отвечаю я. — Так что либо помогай, либо убирайся с моего пути, чтобы я могла делать свою работу.
Он ухмыляется.
— Полегче, Стрелок. Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее уйдешь из моей гребаной жизни.
— Боже, как же с тобой сложно, — жалуюсь я, мои мышцы напрягаются. — Я пытаюсь уйти из твоей жизни, но для этого ты должен мне помочь. Итак, скажи мне, что ты был с друзьями, или что почистил лодку, потому что тебе это было нужно, или... просто дай мне хоть что-нибудь, Линкольн.
— Не называй меня так, — огрызается он.
Я вздыхаю, поднимая голову к потолку.
— Мистер Портер, дай мне что-нибудь, чтобы я могла тебя оправдать. Перестань так упорно бороться с этим, и позволь мне помочь тебе.
Он опускает руку и гладит голову Моне, пока двигает челюстью взад и вперед, как будто не может решить, сделать мою жизнь несчастной или сделать свою жизнь лучше.
Наконец, проводит большой ладонью по лицу и стонет.
— Я был у Пити.
— У Пити?
Он кивает головой.
— В баре на Главной улице.
Мое сердце колотится в груди.
— До которого часу?
— Я не знаю. — Он пожимает плечами. — Я не мог уснуть, поэтому пошел выпить на ночь, а потом... — Он поджимает губы. — Вероятно, до полуночи.
Я киваю, обдумывая его слова. Это хорошо. Вскрытие показало, что Альта Мэй была мертва по меньшей мере восемь часов к тому времени, как ее тело вытащили из воды. И если я смогу подтвердить историю Линкольна, это означает, что он не убийца.
— Почему ты не сказал нам об этом с самого начала? — спрашиваю я.
Его взгляд застывает, как камень.
— Потому что моя жизнь — не твое гребаное дело. А теперь делай то, что тебе нужно, и убирайся к черту с моей собственности.
— Ты помнишь свой двенадцатый день рождения? — спрашивает звенящий голос моей мамы в моем телефоне.
Я откидываюсь на водительское сиденье своей «Хонды», уставившись на вход в «Таверну Пити».
— Может быть? — Я морщу нос.
Она смеется.
— Ну, мы пригласили всех твоих школьных друзей, но единственное, что тебя интересовало, это седеть рядом со своей тетей Кэмми и умолять ее позволить тебе пойти с ней на работу, помочь ей «раскрыть дела».
Я закатываю глаза, мое сердце замирает при упоминании моей тети, но в моей голове появляется образ того дня, о котором она говорит.
— Да. — Я улыбаюсь. — Я помню. Не моя вина, что дети в нашем городе не были такими захватывающими, как открытые расследования службы защиты детей. — Мои губы опускаются. — Не то чтобы тетя Кэмми когда-либо позволяла мне помогать.
Моя мама снова хихикает.
— Да, конечно… она так же защищала тебя, как и я. Пусть покоится с миром. — Мама вздыхает. — Но тогда я знала, что ты собираешься сделать что-то великое. Что-то, что поможет людям. Я просто хотела бы, чтобы ты выбрала что-нибудь более безопасное.
Мои зубы впиваются в кожу щеки, разочарование клокочет в центре моей груди.
— Как всегда, мам, ценю твою заботу. Но я люблю свою работу.
— Да, ясно, прости за то, что не хочу, чтобы ты снова оказалась в подвале серийного убийцы.
Сжимая переносицу, тяжело вздыхаю.
— Слушай, я вообще-то сейчас работаю, так что мне пора. Скажи папе, что я люблю его.
— Хорошо, люблю тебя, детка. Будь осторожна.
Щелчок.
Я люблю свою семью, но именно такие разговоры делают меня счастливой от того, что это Алекс вернулся в Портленд, чтобы допросить сержанта. Мама бы заставила меня приехать в гости, где мне пришлось бы сидеть и слушать, как она жалуется на то, что моя работа слишком опасна.
Оба моих родителя всегда были чрезвычайно заботливы, но когда я стала старше, мой отец понял, что я уже взрослая и способна принимать решения. Теперь бы еще и мама присоединилась к нему.
Отмахиваясь от раздражения, я выключаю двигатель и выхожу из машины. Гравий на стоянке хрустит под моими ботинками, когда я, осматриваясь, иду к обветшалому зданию. Замечаю две машины на пустой стоянке.
Несмотря на выцветший зеленый сайдинг и красную краску на вывеске «Таверна Пити», от здания исходит очарование, и улыбка расплывается на моем лице, когда я открываю дверь и вхожу в тускло освещенное помещение бара. Что-то в этом месте вызывает у меня ностальгию.
Из музыкального автомата в углу тихо играет Guns N’ Roses, вдоль стен стоят красные кабинки, в центре несколько круглых высоких столиков.
Все они пусты.
На самом деле, единственные люди здесь — это два парня, сидящие в противоположных концах бара, и женщина за стойкой, размахивающая татуированными руками перед собой, пока разговаривает с одним из посетителей. Я лавирую между столиками, пока не добираюсь до бара, сажусь на один из табуретов. Задаюсь вопросом, всегда ли здесь такая ленивая обстановка, или это из-за того, что сейчас полдень. Приятное тепло разливается в моей груди, когда я представляю, как в комнате суетятся местные жители, смех и сплетни плетут паутину в воздухе так, как это возможно только в маленьком городке.