— Да, извини.
— Где ты?
Я начинаю идти, мелкие камешки хрустят под моими ботинками.
— На маяке.
— Черт возьми, Слоан, — ругается Алекс. — Я же сказал тебе подождать. Если то, что люди говорят об этом парне, Дженсене, правда, ты не должна быть там одна.
Разочарование бурлит как гейзер в центре моей груди.
— Я вполне способна выполнять свою работу, Алекс, и защищать себя, если ты забыл.
— Ну, на случай, если ты забыла, в последний раз, когда ты проверяла место самостоятельно, тебя держал в плену серийный убийца, который хотел забрать твои глазные яблоки в качестве трофеев.
Я съеживаюсь.
— Фу. Отвратительно.
Мужчина фыркает.
— Ну, и что ты хочешь, чтобы я сделала, Алекс? — продолжаю я. — Ты не вернешься на остров в течение трех дней. Хочешь, чтобы я просто сидела без дела? Я в порядке.
— Да, но некоторые из нас не в порядке, — огрызается он в ответ.
Чувство вины обвивается вокруг моей талии, заставляя меня остановиться. Вздохнув, я провожу рукой по волосам.
— Прости.
Он молчит несколько секунд.
— За что именно?
За упрямство.
За то, что попалась Портлендскому Костюмеру.
За то, что чуть не переспала с тобой после.
— За многое, — бормочу я. — Но я действительно не думаю, что нам нужно слишком сильно беспокоиться об этом парне.
— Ты этого не знаешь.
Я пожимаю плечами.
— Назови это интуицией.
Деревянное ограждение, идущее вдоль дорожки, изношено и сгнило. Я оглядываюсь, цепляясь взглядом за маленький белый коттедж со свежим грунтом на клумбах и облупившейся красной краской на ставнях. Мое сердце бешено колотится, в висках появляется пульсирующая боль.
«Отлично. Как раз то, что мне нужно».
— Слоан?
— Я здесь. — Поднимаю руку, чтобы потереть висок, прострелившего внезапной болью. — Прости. Моя голова убивает меня.
— Так иди домой и отдохни, — умоляет он. — Я поговорю с сержантом и постараюсь убедить его, что я нужен там, и мы сможем допросить Дженсена. Вместе.
Я качаю головой, хотя он и не видит.
— Ни за что. Послушай, ты знаешь, где я.
— В прошлый раз это не помогло.
— Но и не помешало тебе спасти меня, — драматично вздыхаю я. — Мой герой.
— Господи Иисусе, Слоан. Это не шутка. Если с тобой что-то случится… ты знаешь, я лю... — Он прочищает горло, и мой желудок падает, как будто камень упал в центр.
Жар приливает к моим щекам.
— Прости, — повторяю я снова. — Я просто пытаюсь делать свою работу.
Напряжение становится таким сильным, что оно проникает в телефон, обволакивает мое горло и сжимает.
— Не проси меня оставаться в стороне. Не проси... — Я колеблюсь, моя грудь горит. — Ты знаешь, что я не могу дать тебе этого, — наконец шепчу я.
Алекс тяжело вздыхает на линии, и я закрываю глаза, представляя, как он прислоняется к своему внедорожнику, проводя рукой по волосам. У меня внутри все сжимается от сожаления.
— Ладно.... хорошо, — наконец говорит он. — Обещай, что позвонишь мне, как только уйдешь.
Я поднимаю голову к небу, и мое сердце замирает, когда тень проплывает через окна на вершине башни маяка.
Там никого не должно быть.
— Обещаю.
Алекс говорит что-то еще, но, клянусь жизнью, я не могу понять, что именно, потому что моя рука уже опущена вниз, мое внимание сосредоточено на вершине маяка.
Я подхожу ближе, прищурив глаза, пытаясь разглядеть очертания, но у меня не получается, как будто там изначально ничего не было.
Скольжу взглядом по травянистому двору перед башней и через него к маленькому коттеджу, то же самое странное ощущение, которое я испытывала ранее, пробегает у меня внутри, когда я смотрю на дом. Пальцами крепче сжимаю телефон, когда отхожу от маяка и вместо этого направляюсь к входной двери дома.
Здесь тихо, если не считать шума неспокойных волн, разбивающихся о скалы у подножия утеса, соленого холодного ветра, треплющего мои волосы, заставляющего пряди прилипать к лицу. Мои шаги запинаются, когда боль пронзает мою голову, делая мой мозг темным и беспорядочным.
Вхожу на переднее крыльцо дома, запах свежего грунта щиплет мои ноздри — резкий контраст с заброшенностью, которая просачивается со всех остальных поверхностей дома. Дверного звонка нет, поэтому я стучу, покачиваясь на каблуках, и пока жду, жуткое чувство пробегает по моему позвоночнику.
Никто не отвечает.
Я стучу снова... по-прежнему никакого ответа.
Подойдя к окну, я прикрываю глаза ладонями, наклоняюсь и прижимаю ладони к грязному стеклу, пытаясь заглянуть внутрь, но там так же темно и уныло, как и на остальном острове.
Тяжело дыша, я разворачиваюсь, мое зрение устремляется к вершине старого маяка.
«Может, он и был той тенью, которую я видела?»
Солнце сейчас едва выглядывает из-за горизонта, и холод пробегает по моей коже, когда сгущаются сумерки. Мои шаги ускоряются, когда я направляюсь ко входу в маяк и открываю дверь.
Она со стоном открывается, и у меня вырывается вздох облегчения. Я вхожу в маленькую комнату, мои руки становятся липкими, а желудок сводит, когда смотрю на покрытый пылью стол, который отодвинут в угол, и на одинокий деревянный стул со сломанной ножкой.
— Эй? — кричу я.
Никто не отвечает, и я вздрагиваю, холод позднего сентябрьского воздуха пробирает меня до костей. Пульсация в голове усиливается, когда иду через комнату, но я стряхиваю ее, направляясь к винтовой лестнице. Вытянув шею, смотрю вверх, беспокойство просачивается сквозь меня. Лестница деревянная, и уверена, что ее не обновляли годами, но я все равно ступаю на нее, моя рука в перчатке скользит по старым перилам, когда я направляюсь к вершине башни.
Желудок напрягается с каждым моим движением.
К тому времени как достигаю вершины, мое дыхание учащается, сердце колотится о грудную клетку.
— Эй? — снова зову я.
На этот раз мой голос эхом отражается от стен и разносится по башне, напоминая мне, что я совсем одна. И очень высоко.
Мои пальцы дрожат, когда я протягиваю руку, открывая дверь.
Ее дергают с другой стороны, дергая меня вместе с ней. Дыхание со свистом вырывается из моих легких, когда дверь захлопывается от силы, с которой мое тело прижимается к ней, мои запястья крепко сцеплены за спиной. Мышцы на моих плечах горят под странным углом, и мое сердце колотится в груди, страх закручивается спиралью в моем животе и поднимается к горлу.
— Господи, твою мать.
Глубокий голос грохочет у меня в ушах, и этот звук — бальзам для моих нервов.
— Линкольн, отпусти меня. — Я пытаюсь повернуть голову, но торс Линкольна прижимается ко мне. Жар вспыхивает глубоко в моем животе.
Он наклоняется, крепче сжимая мои запястья, пока они не начинают гореть.
— Не такая храбрая, когда не можешь дотянуться до пистолета, не так ли, детектив?
Гнев закипает во мне, и я резко поворачиваю руки по часовой стрелке, пытаясь освободиться от его хватки — именно так нас учили в полицейской академии.