Я вздыхаю, откидываясь на спинку сиденья машины, наблюдая за плачущей женщиной, пока она не исчезает внутри здания.
— Алло? — говорит мама.
Я вырываюсь из оцепенения.
— На острове Скельм.
— Что? — резко вдыхает она.
— Я сказала, что нахожусь на острове Скельм. Знаешь, тот маленький городок, где ловят омаров?
— Ты на острове, где убийца разгуливает на свободе? — Ее голос слегка дрожит, и, приподняв брови, я убираю телефон от уха.
— Это моя работа, мам.
— Я знаю, но это не значит, что мне это нравится.
Она долго молчит, прежде чем тяжело вздохнуть.
— Его называют Жнецом Судьбы.
Меня охватывает раздражение. Если мама знает, значит, информация просочилась в прессу. Просто отлично, черт возьми.
Прикусываю внутреннюю сторону щеки.
— Мам, ты знаешь, что я не могу говорить об открытом расследовании.
— Это было в газетах, дорогая. Это не такой уж секрет.
Мои брови взлетают до линии волос.
— Мы не знаем, «он» ли это, и пресса всегда как-то их называет. Средства массовой информации процветают на страхе, мам.
Она фыркает.
— Ну, иногда их страх оправдан.
Стукаюсь затылком о подголовник. Раздается резкий стук в окно машины, и сердце подпрыгивает в груди. Повернувшись, вижу, как Алекс ухмыляется мне и указывает на свои часы.
— Послушай, мам, — говорю я. — Мне нужно идти. Я приеду навестить вас, как только вернусь в город. Люблю тебя, мам. И папе тоже скажи.
Щелчок.
Алекс открывает дверь и протягивает руку, чтобы помочь мне выйти. Я съеживаюсь, но не потому, что мне неудобно, а потому, что чувствую себя виноватой, и беспокоюсь, что, если подойду к нему слишком близко, он почувствует запах Линкольна на моей коже.
А я не хочу причинять Алексу больше боли, чем уже причинила. Кроме того, спать с кем-то, пока мы работаем над делом — это воплощение непрофессионализма.
Даже если это был лучший секс в моей жизни.
Желудок переворачивается при воспоминании о том, каково это — чувствовать Линкольна внутри себя, его дыхание у моего уха, его тело, прижимающееся ко мне, его грубые руки, скользящие по моей коже.
— Ты в порядке? — спрашивает Алекс.
Заставляя себя улыбнуться, я стряхиваю с себя воспоминания и вкладываю свою руку в его, выходя из машины и закрывая дверь. Сжимаю его пальцы.
— Да, просто устала.
— Это ты мне говоришь? Нет ничего хуже, чем смотреть на старую, разрушающуюся башню и коттедж, в котором живет городской сумасшедший. — Алекс переплетает наши пальцы вместе, размахивая руками между нами, когда мы идем ко входу в участок.
— Не называй его так.
Алекс хмуриться.
— Что?
Я прочищаю горло.
— Просто... не называй его так. Это некрасиво, мы ничего о нем не знаем.
Мужчина наклоняет голову, когда мы поднимаемся по ступенькам ко входу.
— Слушай, тебе не кажется странным, что мы все еще ждем ордера на обыск у него дома?
Вздохнув, я пожимаю плечами.
— Я больше не удивляюсь ничему, что происходит в этом городе. — Уголки моих губ опускаются. — Мы всегда можем обратиться к сержанту. Позволить Столлу по-прежнему управлять делами — конечно, это проявление любезности, но меня, честно говоря, уже немного тошнит от того, что меня используют в своих интересах.
Алекс хмыкает, его пальцы сжимаются вокруг моих.
— Дерзкая. — Он подмигивает. — Мне это нравится.
Я хихикаю, немного легкости просачивается сквозь тяжесть дня, и не могу сдержать улыбку, которая появляется на моем лице, когда мы входим внутрь.
Но эта легкость исчезает в ту секунду, когда мы входим в парадную дверь и видим Линкольна и его мать, стоящих в стороне с симпатичной светловолосой женщиной-офицером и пожилым, полным джентльменом в черной рубашке на пуговицах, утешающим плачущую женщину, которую я видела несколько минут назад.
— Кто это? — Я указываю на человека, которого никогда раньше не видела.
— Понятия не имею, — отвечает Алекс.
— Спасибо, что вы здесь, проповедник Картрайт. — Дрожащий голос миссис Портер разносится по комнате, когда она кладет руку на предплечье таинственного мужчины.
Линкольн сосредотачивается на нас, его взгляд прожигает меня насквозь, как необузданный лесной пожар. Мой желудок переворачивается при виде него, каждое больное место на моем теле оживает, умоляя напомнить о его прикосновении.
Его взгляд перемещается с моего лица вниз, туда, где Алекс сжимает мою руку, и, сжав челюсть, Линкольн снова смотрит на меня, а затем поворачивается лицом к своей маме.
Я сглатываю внезапный комок в горле.
— В чем, черт возьми, его проблема? — спрашивает Алекс.
Выдавив улыбку, я убираю свою руку из руки Алекса.
— Некоторые люди просто придурки, мой друг. Без разумного объяснения.
В пространстве между Линкольном и мной существует магнетическая сила. Всегда была, но теперь стала сильнее, ощутимее и запутаннее, и меня тянет так сильно, что мне требуются все силы, чтобы сопротивляться притяжению. Но если мужчина хочет игнорировать меня, то я обязана сделать то же самое, поэтому прохожу мимо него, направляясь в кабинет Столла.
Алекс трижды стучит в дверь, прежде чем повернуть ручку, и я следую за ним, пытаясь забыть о Линкольне достаточно надолго, чтобы выполнить свою работу.
Не уверена, что я ожидала найти в кабинете капитана, но явно не то, что хозяин кабинета вместе с офицером Клепски смотрят на фото доказательства по делу.
— Вы, ребята, не должны рассматривать улики по делу без нас, — указывает Алекс, когда мы подходим к круглому столу для совещаний в углу комнаты. — Это невежливо.
Столл поднимает взгляд от фотографий, но говорит Клепски.
— А чего вы, ребята, ожидали? Чтобы мы сидели сложа руки, пока вы играете в дом с главным подозреваемым?
Я наклоняю голову в раздражении.
— Линкольн был оправдан несколько недель назад.
Алекс усмехается, выдвигает стул и плюхается на него, качая головой.
— А ты баламут, не так ли, Клепски? Всегда пытаешься доказать, что твой член больше, чем у всех остальных? Мой значок больше твоего значка, офицер, — напевает он.
Я сдерживаю смех, когда сажусь рядом с ним, взглядом обшаривая улики на столе.
— Итак, — говорю я. — Что мы знаем?
Мой взгляд перебегает со Столла на Клепски и обратно, ожидая, когда один из них заговорит. Конечно, я и так уже все знаю. Это моя работа — знать, но во всей этой ситуации есть что-то, что заставляет меня нервничать. Странно, как упорно полицейские в этом городе борются с раскрытием убийств.
— Где Гейб? — спрашиваю я, когда ни один из них не говорит.
Брови Клепски выгибаются дугой.
— Теперь уже по имени, детектив?
Я улыбаюсь.
— Только с теми, кто делает больше, чем перекладывает бумажки.
Его ноздри раздуваются.
— Офицер Уилсон все еще на месте преступления, — говорит Столл.