ГЛАВА 22
Меня тошнит, когда смотрю вниз на ловушку, наполненную омарами. Я крепче сжимаю инструмент, который Линкольн только что передал мне, смотрю на него, а затем на мужчину. Он сосредоточен, пока осматривает каждый улов, прежде чем либо бросить его в отверстие большой белой коробки, встроенной в центр палубы, либо выбросить за борт обратно в море.
— Я... — Мой голос срывается от внезапных нервов, поднимающихся в моем горле.
Ощущения, которые я испытываю с тех пор как поднялась на борт, по меньшей мере странные. Я думала, что после прошлой ночи напряжение, которое сгущает воздух и обволакивает меня всякий раз, когда Линкольн рядом, рассеется. Но, если уж на то пошло, стало еще хуже, потому что теперь мне почти кажется, что я должна его узнать. Как будто отдала ему больше, чем намеревалась — больше, чем просто свое тело.
— Я ничего не знаю о ловле омаров, — наконец, выдавливаю я, поднимая инструмент, который Линкольн мне дал. — Что это вообще такое?
Мужчина ухмыляется, поглядывая на меня и снова на ракообразное в своей руке.
— Это измерительный инструмент. Они должны быть определенной длины, чтобы вылов был законными. Если нет... — Он делает паузу, пока использует свой собственный инструмент и кладет его поверх омара, проводя им от головы до хвоста, а затем хватает толстую ленту со стороны коробки и заворачивает клешни, прежде чем бросить омара в отверстие. — Они незаконны, и мы выбрасываем их обратно.
Я наклоняюсь, заглядывая внутрь коробки.
— И что там внизу?
Его глаза сверкают, как будто мои вопросы его забавляют. Это иной взгляд, чем я привыкла получать от него, и что-то очень похожее на надежду вспыхивает в центре моей груди.
— Там омары.
Я закатываю глаза.
— Очевидно.
Линкольн вздыхает, измеряет еще одного и слегка качает головой, прежде чем выбросить обратно в море.
— Это резервуар с морской водой. Сохраняет им жизнь, пока мы не доберемся до берега. — Он снова лезет в проволочную ловушку и вытаскивает следующего омара.
Мои внутренности сжимаются, когда я смотрю на него. Есть что-то привлекательное в человеке, который страстно любит свою работу, и хотя Линкольн, похоже, не прыгает от радости по поводу того, чем занимается, это все еще сочится из его пор. Запечатлено в его ДНК, словно татуировки на его душе.
— Видишь это? — спрашивает он, кивая головой в сторону омара, сидящего на плоском поддоне. Он указывает на хвост, где не хватает кусочка.
— V-образная насечка, — говорю я. И как только это произношу, моя голова откидывается назад, замешательство вспыхивает внутри, мышцы живота сжимаются.
Брови мужчины взлетают до линии волос.
— Да. Откуда ты это знаешь?
— Я не... — Я качаю головой. — Не знаю.
— Не знаешь? — отвечает он.
У меня внутри все переворачивается, острая боль пульсирует в голове. Рукой тянусь вверх, чтобы помассировать виски от внезапной боли. — Я, наверное, где-то прочитала это, когда пыталась узнать о ловле омаров. Ну знаешь… для этого дела.
Линкольн наклоняет голову набок.
— Ясно.
— Что это значит? — спрашиваю я, указав на хвост омара.
— Значит, что это племенная особь, и мы должны выпустить ее. — Его взгляд сканирует меня, в глазах настороженность.
Я не отвечаю, слишком занятая тем, что потираю затихающую пульсацию в висках. Когда она, наконец, становится на приемлемом уровне, я возвращаюсь к наблюдению за работой Линкольна.
В каком-то смысле это почти гипнотизирует, и когда я смотрю на него, мои мысли возвращаются к Альте Мэй — первой потерпевшей — удивляясь, как она так легко запуталась в веревках.
И случайно ли, что два из трех тел были найдены рядом с ловушками Линкольна или в них?
Смотрю на воду, взгляд цепляется за темную башню вдалеке. Место, где было найдено третье тело.
— Твои ловушки единственные, установленные так близко к маяку?
Руки Линкольна замирают.
— Да, — говорит он.
— Почему ты так уверен?
Мужчина вздыхает, откладывает измерительный инструмент и отходит в сторону. Закатывает рукава и опускает руки в таз с водой.
— Тебе не холодно? — спрашивает он. — Это горячая вода, если хочешь согреть руки.
Я качаю головой, хотя замерзла. Не хочу терять ход своих мыслей.
— Это видно по буям, — продолжает он. — Красные, черные и белые — моего от... — Он прочищает горло. — Мои.
Я подхожу ближе к краю лодки, слегка наклоняясь, чтобы выглянуть за борт.
— Вы их кодируете цветом?
— Да, и вешаем их на борт лодки.
Моя грудь сжимается.
— Чтобы люди по цвету знали, что это ваши ловушки?
— Все верно, — медленно отвечает он.
— Хм. — Предвкушение зажигает мои нервные окончания; что-то вроде зуда в моих венах. Это знакомое чувство — то, что всегда случается, когда интуиция подталкивает меня продолжать идти в этом направлении.
Здесь есть что-то важное, и я не поднялась бы по служебной лестнице так быстро, если бы не прислушивалась к своей интуиции.
Это моя любимая часть работы — решать головоломки. Как нахождение квадратных колышков и выяснение того, как они помещаются в круглые отверстия.
Линкольн вытирает руки полотенцем, висящим рядом с тазом для воды.
— Есть хочешь?
Он направляется внутрь, и я следую за ним. Взгляд в последний раз скользит по воде, от тишины моря у меня по спине пробегает дрожь.
Спускаюсь по ступенькам и вхожу в небольшое помещение, останавливаясь у кухоньки, когда замечаю, что Линкольн стоит у кровати, снимая свой оранжевый комбинезон.
Мое сердце подскакивает к горлу.
Мужчина поднимает на меня взгляд.
— Что?
Я сглатываю, пытаясь протолкнуть немного слюны во внезапно пересохший рот.
— Ничего.
Уголки его рта дергаются, как будто он знает, что я лгу. Как будто видит меня насквозь и знает, как влияет на меня, хотя я всем сердцем желаю, чтобы это было не так.
— Тебе действительно стоит надевать спасательный жилет, когда мы наверху, — говорит он, снимая шапочку и проводя рукой по своим растрепанным локонам.
— Ты его не носишь.
— Я опытный, — отвечает он, проходя через маленькую гостиную ко мне.
— Ну, может быть, мне нравится жить в опасности, — ухмыляюсь я.
Линкольн обходит меня, его торс едва касается моего, и мое сердце замирает.
— Ну, может быть, я не хочу, чтобы ты утонула и стала еще одним телом, плавающим в воде.
— Кто знал, что у тебя есть сердце? — шучу я.
Линкольн смыкает губы и сжимает пальцами ручку холодильника.
— Если ты умрешь, они снова сделают меня подозреваемым, а я бы предпочел не иметь дела с идиотами дольше, чем это необходимо.
Что-то тяжелое опускается мне в живот.
— Ух ты, Линкольн. Так приятно знать, что тебе не все равно.
Он ухмыляется, открывает дверцу и достает бутылку с водой.
Я молча наблюдаю, прикусывая зубами внутреннюю сторону щеки, как он пальцами тщательно обхватывает края крышки и поворачивает, чтобы отвинтить крышку. Потом подносит бутылку к губам, его кадык подпрыгивает, когда мужчина глотает, и я сжимаю бедра, когда тепло распространяется по мне и оседает между ног, заставляя мое сердце пульсировать от желания.