Мужчина опускает бутылку, его взгляд останавливается на мне, уставившейся на него.
— Наслаждаешься шоу? — спрашивает он.
Я резко вдыхаю, отводя взгляд.
— Нам нужны некоторые основные правила.
Линкольн наклоняет голову.
— Правила?
— Да. — Я машу рукой в пространстве между нами. — Мы всегда будем держаться на расстоянии не менее полутора метров друг от друга.
— Хорошо. — Уголок его рта дергается. — И?
— И… Мне нужно, чтобы мы оставались профессионалами. Никаких «стрелковых» прозвищ, которые я, кстати, ненавижу. — Я прищуриваюсь. — И больше никаких разговоров о нашем необдуманном решении прошлой ночью.
Его ухмылка становится шире, мужчина проводит рукой по иссиня-черным прядям волос.
Мой желудок переворачивается.
Линкольн подходит ближе, и я отступаю на шаг.
— Я серьезно, Линкольн. Полтора метра.
— Хорошо. — Он ставит свою бутылку на стойку. — В любом случае, я бы не хотел еще больше злить твоего партнера.
Мой лоб морщится.
— Что это должно означать?
Линкольн пожимает плечом.
— Похоже, ему не понравилось, что ты была со мной прошлой ночью.
— Он даже не должен был знать, — огрызаюсь я. — Если бы не ты и твой дурацкий рот.
Линкольн скрещивает руки на груди.
— Я не слышал никаких жалоб на мой рот прошлой ночью.
Я стону, вскидывая руки в воздух.
— Это была ужасная идея.
— Что именно?
— Находиться здесь с тобой! — Мое сердце колотится о ребра, когда мужчина делает еще один шаг ко мне. Я снова отступаю назад. — Ну вот, ты уже нарушаешь правила.
Он хихикает, продолжая шагать, пока не оказывается прямо передо мной. Я отступаю, пока не прижимаюсь спиной к стойке, ее край впивается мне в кожу. Желудок переворачивается, когда мужчина вторгается в мое личное пространство.
Тянусь руками за спину, пальцами сжимаю столешницу так крепко, что боюсь останутся синяки
— Технически, — говорит он, проводя языком по нижней губе, — я не соглашался на них.
Мое сердцебиение со свистом отдается в ушах, пальцы дрожат, когда я прижимаю их к его груди, чувствуя его тяжелое дыхание под моими руками.
Я толкаю, и Линкольн отступает.
Затем вскидывает руки в воздух.
— Ладно, согласен с твоими «правилами». В любом случае, для меня они сработают лучше.
Я киваю, игнорируя то, как трепещут мои внутренности, и провожу ладонью по переду своего свитера.
— Всем известно, что ты ходишь на маяк? — спрашиваю я.
— Что это за двадцать вопросов? — стонет он. — Так ты будешь вести себя всю поездку?
— Мне просто интересно, какова вероятность того, что два тела окажутся рядом с твоими ловушками, а другое — там, где ты часто бываешь.
Его взгляд затуманивается, когда Линкольн смотрит в пустое пространство за моей головой.
— У меня есть история с маяком, да, — выпаливает он.
«Я знала это».
— Какого рода история?
Его челюсть напрягается.
— Типа «не твое собачье дело».
Пальцами сжимаю переносицу, чтобы попытаться успокоить раздражение, разливающееся по моим венам.
— Послушай, я спрашиваю не для личного удовольствия, Линкольн. Просто пытаюсь собрать все воедино. Я просто... есть кто-нибудь, кто мог бы так поступить с тобой?
— Как поступить?
— Подставить тебя.
ГЛАВА 23
Я моргаю, глядя на Слоан, горло щекочет от усилий, которые требуются, чтобы не рассмеяться ей в лицо.
— Единственным человеком на острове Скельм, который до сих пор обвинял меня в чем-либо, была ты, Стрелок.
Ее маленькие ноздри раздуваются от моего вопиющего пренебрежения еще одним правилом, и это наполняет мою грудь чем-то теплым и ярким. Игнорируя ее недовольный взгляд, я поворачиваюсь и тянусь к шкафчику над плитой, вытаскивая маленькую чугунную сковородку и буханку хлеба.
Я почти слышу, как девушка закатывает глаза.
— Я не обвиняла тебя, ты... придурок. Допрашивать тебя было частью моей работы.
Мои губы подергиваются, когда я начинаю разогревать сковороду и намазывать маслом одну сторону каждого ломтика хлеба.
— А что было прошлой ночью?
— Необдуманное решение, как я уже сказала. Но мы не обсуждаем вчерашнюю ночь.
Краем глаза я наблюдаю, как Слоан пересекает крошечную каюту, присаживаясь на край кровати. Держа руку над сковородой, чтобы убедиться, что она теплая, бросаю первый ломтик хлеба, и сразу второй. Лезу в холодильник, пока они жарятся, чтобы взять майонез и сыр.
— Значит, ты на полном серьезе утверждаешь, что у тебя в городе нет врагов, которые могли бы захотеть повесить на тебя преступление? Никто из тайного общества ловцов омаров, которое ты разозлил в прошлом? Никто не ждет шанса прикончить тебя?
Проводя рукой по подбородку, пока готовится сэндвич, я слегка качаю головой, думая о том, что она сказала после того, как побывала у Пити.
Как Иза отзывалась обо мне, как будто я какой-то герой для этого города, хотя это далеко от истины.
Но, полагаю, когда сама окружающая среда мрачна, даже дерьмо начинает выглядеть блестящим.
— Нет никакого тайного общества ловли омаров, — говорю я через мгновение, давая ей половинчатый ответ. В любом случае, это не секрет. — И я не знаю, заметили ли вы, детектив, но у меня точно нет свободного времени для врагов.
— У тебя, кажется, было достаточно времени, чтобы сделать меня одной из них, — бормочет Слоан, ее голос едва слышен за шипением бутерброда, когда я переворачиваю его, чтобы подрумянить с другой стороны. Шлепнув ладонью по ноге, девушка вздыхает. — Должно же быть что-то. Одно убийство — это совпадение, но три? Мы явно что-то упускаем.
Мой желудок скручивает, слово «убийство» действует мне на нервы впервые почти за два десятилетия.
Проглотив эмоции, застрявшие в горле, я кладу на тарелку первый бутерброд и приношу его ей, ставя на матрас рядом с ее бедром. Слоан моргает, глядя на еду, потом снова на меня.
— Что, если у меня непереносимость лактозы? Как я должна это есть?
— Тогда тебе следовало подумать об этом до того, как ты решила, что тебе нужно отправиться в эту поездку со мной.
Слоан ждет, пока я закончу поджаривать свой бутерброд. Ее взгляд прожигает меня насквозь, когда я поворачиваюсь, прислоняюсь к кухонной стойке и начинаю есть. Она осторожно откусывает кусочек, ее лицо расслабляется, а глаза расширяются, когда ароматы встречаются с ее вкусовыми рецепторами.
Стон вырывается из ее горла, восхитительно затрагивая мою плоть. Мой член дергается, и девушка прикрывает рот одной рукой, пытаясь скрыть сексуальный звук в кашле. Румянец ползет по ее щекам.