— Не ожидала, что будет так вкусно, — говорит она.
Я ухмыляюсь, но ничего не говорю. Мы оба знаем, о чем я думаю.
Мы доедаем бутерброды в напряженной тишине, оба придерживаясь правил профессионализма, несмотря на то, что наши тела явно жаждут иного.
Клянусь, я не хотел смотреть, но отчетливо вижу затвердевшие вершины ее сосков под ее свитером, и мой рот почти наполняется слюной при воспоминании о том, как они ощущались на моем языке.
Прочищая горло, двигаюсь, чтобы выбросить свою тарелку в мусорное ведро. Слабый потрескивающий звук радио привлекает мое внимание. Наши взгляды устремляются на звук. Радио, стоящее на полке над кроватью, оживает.
— Что это? — спрашивает Слоан, поворачивая шею, чтобы лучше рассмотреть.
Напряжение пронизывает мои мышцы, туго натягивая каждую, пока острая боль не пронзает меня, как будто отрывая сухожилия от ткани.
— Понятия не имею, — говорю я, делая шаг вперед, мои глаза сосредоточены на зеленом свечении дисплея радио. — Антенна на этом ящике сломана и не должна улавливать никаких звуков от проходящих лодок.
— Проходящих лодок? Я думала, ты единственный, кто ловит в этом районе.
— Так и есть. Но я не единственный ловец омаров у берегов штата Мэн.
Стоя на коленях на кровати, прекрасно осознавая тот факт, что всего двадцать четыре часа назад я делал именно это по совершенно другим причинам, я протягиваю руку и освобождаю микрофон, выжидая мгновение, чтобы увидеть, повторится ли звук.
Радио старое и не работало с той ночи, когда мой отец застал меня и Морган Дженсен играющими с ним, когда мы тайно отправились с ним в поездку.
Тогда он сломал его, убедившись, что у нас не возникнет соблазна вернуться, и с тех пор позабытое радио стояло на этой полке.
Мое сердце бешено колотится в груди. Когда больше не раздается ни звука, я опускаюсь, плечи слегка расслабляются.
— Должно быть, это ветер или что-то в этом роде.
Слоан не отвечает, но я чувствую тяжесть ее взгляда, когда встаю с кровати, заламывая руки.
— В любом случае, — произношу я, заставляя себя говорить небрежно, хотя все мое тело все еще на пределе. — Тебе лучше немного поспать. Первые четыре часа всегда самые трудные.
— Что? — Слоан вскакивает, протягивая руку, чтобы схватить меня за руку и не дать мне повернуться. — Подожди секунду, Линкольн. Мне нужно, чтобы ты поговорил со мной. Ты выглядишь так, словно увидел привидение.
«Каждый раз, когда я смотрю на тебя, мне кажется, что так оно и есть».
Вырываю руку из ее захвата.
— Просто немного сбит с толку этой штукой с радио, вот и все. Не беспокойся об этом.
Слоан колеблется, опуская свою руку.
— Ну, теперь я беспокоюсь.
Качая головой, я возвращаюсь туда, где сбросил свою шапочку, и натягиваю ее на голову.
— Поспи немного, Слоан.
— Но как насчет...
— Ложись на кровать, я буду на палубе.
Толкнув дверь, я закрываю ее за собой и поднимаюсь наверх. Моне приветствует меня, утыкаясь носом в мое бедро, пока я осматриваю горизонт. Неприятное чувство прокрадывается в мои кости.
Туман клубится над водой, эти двое отказываются когда-либо сталкиваться, но всегда сосуществуют. Я подхожу к рулевому укрытию и включаю работающее радио, освобождаю микрофон и настраиваю диск, пока не раздастся знакомый гул.
— Гейб, — говорю я, отпуская кнопку разговора, чтобы подождать, пока друг подключится. Глушу двигатель и бросаю якорь на ночь, пока жду.
— Йоу. — Его голос жужжит в эфире, слегка искаженный белым шумом. — Линкольн Портер связывается со мной по радио, пока занят с девушкой? Я в шоке. Жалеешь, что не пригласил меня на свой маленький званый вечер?
Я закатываю глаза, прислоняясь к стене.
— Нет, тупица. Ни капельки. — Я делаю паузу, слышу его смешок, а затем продолжаю. — Ты слышал что-нибудь еще от Томаса или его парней после того инцидента весной?
— Нет, — медленно отвечает Гейб, как будто обдумывая вопрос. — Но я же сказал, что они больше не будут тебя беспокоить.
Сжимаю пальцами рулевую колонку. Я все еще слышу ядовитые угрозы Джордана Томаса, когда я отказался позволить ему или его маленькому культу расставлять свои ловушки на моей территории.
После попытки сослаться на членство моего отца в их неофициальном союзе как на разрешение, в котором они нуждались, я напомнил им, что мой отец умер, а следовательно, и его отношения с ними.
Джордану это не понравилось; ловцы омаров агрессивно конкурируют, и обещание заставить меня заплатить за нежелание сотрудничать с ними было очень ясным.
Может быть, тела — это их способ отомстить мне?
Выдыхая, поднимаю руку и стаскиваю шапочку, проводя пальцами по волосам.
— Господи. Я сейчас слишком много думаю об этом дерьме.
— Что происходит, чувак? Это детектив забивает тебе голову всякими заговорами? — Он делает паузу. — Похоже на те времена, когда ты пытался убедить нас всех, что Дженсен на самом деле не убивал своего ребенка.
Сжимая челюсть, я бросаю взгляд на маяк, и в моей груди вспыхивает колющее ощущение.
— Нет, это просто… Как думаешь могли эти ублюдки попытаться подставить меня в этих недавних убийствах?
Радио замолкает на несколько минут, и я на мгновение думаю, что потерял связь. Но затем резкий звук пронзает мои уши, когда возвращается голос Гейба.
— Я думаю, что Томас был другом твоего отца, и я сказал ему и его ребятам отвалить. Сейчас почти конец сезона ловли омаров, так что у них даже не должно быть времени заниматься чем-то незаконным. Это довольно сложная схема, даже для них.
Очевидно, Гейб не знает, на что способны портовые банды. Не рос с отцом, запихивающим ему в глотку истории об их склонностях к насилию — еще одна попытка удержать меня подальше от этой жизни.
Забавно, что отец оставил весь этот бизнес мне, в конце концов.
Расправив плечи, я киваю, сосредоточившись на тенях, покрывающих побережье, пытаясь дать глазам привыкнуть к темноте.
— Может быть, ты и прав.
— Не «может быть». Я всегда прав, — говорит Гейб легким тоном.
Это вызывает у меня волну зависти, и я вздыхаю.
— Ты дома?
— Ага. Укачиваю моего мальчика.
— Хорошо, поговорим, когда вернусь на берег.
— Сообщение принято, дружище.
Выключив радио, я прислоняюсь спиной к стене и выдыхаю, затем направляюсь к пластиковой скамейке на другой стороне палубы.
Мгновение смотрю в ночное небо, обводя взглядом созвездия, а затем достаю из-под сиденья свой сейф, вытаскиваю альбом для рисования из-под обрывков бумаги и фотографий и открываю чистую страницу.
Поначалу карандашные штрихи мягкие, когда пытаюсь передать изгиб глаз, которые преследуют мою совесть, и я теряю счет времени, когда сопоставляю их по памяти.
Могли пройти часы или минуты, прежде чем я слышу скрип половицы, и когда поднимаю взгляд, то вижу Слоан, стоящую в дверях рядом с Моне.