Чувство вины оседает у меня в животе. Жжение распространяется по моему горлу, оседая за глазами.
— Не знаю, что со мной происходит, — признаюсь я, потирая глаза ладонями, надеясь, что давление облегчит боль. — Я просто...
Алекс обнимает меня, прижимая к своей груди, и я расслабляюсь, позволяя его объятиям помочь мне подавить эмоции.
Эмоции от того факта, что я знаю, что подвожу всех; подвожу жертв и их семьи, не раскрыв это дело. От разочарования из-за того, что не приблизилась к пониманию того, кому я могу доверять, а кому нет.
И от того факта, что я позволила безумной теории заговора Линкольна прокручиваться в моем мозгу по кругу в течение последних нескольких дней, а его обвинениям пронизывать мою кожу и проникать в мои кости.
От того, что, как бы ни старалась, я ничего не могу вспомнить из того времени, когда была маленьким ребенком.
Оторвавшись от Алекса, я улыбаюсь ему.
— Мне нужно сходить в церковь.
Он кивает.
— Я пойду с тобой.
Я качаю головой.
— Давай разделим обязанности. Я пойду в церковь, а ты попроси судью выдать ордер на арест Пола Дженсена. Мне надоело играть в игры и надоело притворяться, что мы здесь не главные.
— Думаешь, есть основания?
— Думаю, что на его территории обнаружили два трупа, и он один из немногих людей, которые не ходят на воскресную службу. — Хмурю брови. — Не могу избавиться от ощущения, что он находится в центре всего этого.
Алекс кивает.
— Встретимся здесь после?
Я съеживаюсь, оглядываясь вокруг, какое-то мрачное предчувствие кружится у меня внутри.
— Может быть, нам следует встретиться без лишних ушей. Не уверена, кому мы можем доверять, пока не получим больше фактов.
Напарник удивленно приподнимает брови и кивает, покачиваясь на каблуках.
Он понимает, о чем я говорю.
Если это не Пол Дженсен, то, возможно, убийца кто-то более близкий.
Тот, у кого есть доступ к информации, чтобы запутать следы, не вызывая слишком много подозрений.
Убийца может быть полицейским.
Церковь на острове Скельм.
Я никогда не была религиозным человеком, мои родители — атеисты, которые не верят ни во что после смерти, и меня воспитывали также. Но когда я в первый раз вхожу в парадные двери, мне почти кажется, что я возвращаюсь домой.
Тяжелые двойные двери эхом захлопываются за мной, и я оглядываюсь, ожидая увидеть какую-нибудь форму жизни, но никого нет.
Не то чтобы я могла винить их после того, как жену пастора убили и запихнули в башню маяка.
Прихожая теплая и уютная; балки из темного дерева поднимаются по стенам и по сводчатому потолку, а стеклянные витрины выстроились вдоль комнаты, заполненные фотографиями улыбающихся горожан. Справа стоят длинные белые столы, заваленные брошюрами. Я подхожу к ним, скольжу пальцами по брошюрам и доскам объявлений, висящим над ними, плакатам, сделанным детьми, предлагающими свои услуги по выгулу собак, и приглашениям на предстоящие мероприятия. Сердце переполняется, когда я впервые вижу истинное чувство общности.
Воздух пахнет так, как я представляла себе церковь, не совсем затхлый, но немного душный, и когда поворачиваюсь и мой взгляд останавливается на дверях в часовню, желудок сжимается.
Не ожидаю, что проповедник будет здесь, в конце концов, его жену только что нашли мертвой, но надеюсь, что найдется кто-то, с кем я смогу поговорить, поэтому направляюсь по темному коридору.
Приглушенные голоса доносятся из последней двери слева, и мое сердце замирает, когда я спешу к ней, предвкушая, что это не напрасный визит. Я наклоняюсь, прижимаюсь ухом к дереву, размышляя, стоит ли мне стучать или нет. Стучу пальцами по раме, прежде чем распахнуть дверь.
Голоса обрываются на полуслове. Линкольн оборачивается, держа в объятиях симпатичную барменшу из бара Пити, его глаза расширяются.
У меня внутри все сжимается, острая боль пронзает меня прямо в середине груди. Я поджимаю губы.
— Почему ты всегда там, где я?
Мужчина вздыхает, опуская руки по бокам, пока девушка вытирает под глазами.
— Что ты вообще здесь делаешь, Стрелок? — спрашивает он.
— Не называй меня так. — Я не хочу огрызаться, но слова вырываются агрессивно, подпитываемые раздражением, которое закипает от того, что он обнимал другую женщину, и еще больше от того, что это сильно беспокоит меня.
— Я делаю свою работу. — Я заставляю себя улыбнуться. — Более уместным будет спросить, что ты здесь делаешь? Я предполагала, что ты будешь со своей семьей, а не с... — Я замолкаю и смотрю на Изу.
— Пытаетесь вспомнить мое имя, детектив? — Она ухмыляется, выпрямляется и идет ко мне.
И не останавливается, пока не оказывается прямо передо мной, ее глаза впиваются в мои, пока я не начинаю ерзать под ее пристальным взглядом.
— Я могу помочь? — спрашиваю я, поднимая руки, чтобы попытаться заставить ее покинуть мое личное пространство.
Девушка наклоняет голову, прежде чем вздохнуть и покачать головой.
— Нет. Но ему? — Она тычет большим пальцем в сторону Линкольна. — Ему нужна вся помощь, которую он может получить.
Мягко улыбаясь, она поворачивается к нему лицом.
— Увидимся позже, Линк. И брось это, хорошо? В этой адской дыре и так достаточно всего происходит, и без того, чтобы ты добавлял еще больше беспорядка.
Иза обходит меня и выходит за дверь, а я стою в центре комнаты, прищурившись, глядя на Линкольна.
— О чем она говорит?
Он подходит ко мне, и я впервые замечаю, что в его кулаке что-то зажато. Когда мужчина подходит ближе, я понимаю, что это фотография.
— Что это? — Я киваю в сторону его руки.
Линкольн протягивает ее, приподнимая бровь. Я выхватываю фото, глядя на девочку, стоящую снаружи, перед белой стеной. Ее плечи сгорблены, а волосы свисают на лицо. Камень опускается у меня в животе, когда вглядываюсь в снимок. Трепет проникает в каждую мою пору, потому что я не помню, чтобы была сделана эта фотография.
— Так ты все-таки нашел мою фотографию, да? — Я ухмыляюсь ему.
Линкольн приподнимает бровь, в глазах вспыхивает победный огонек.
— Это не вы, детектив. Это Морган Дженсен. И это был последний день, когда ее видели живой.
ГЛАВА 33
У Слоан перехватывает дыхание, когда она смотрит на фотографию. Тишина в кабинете проповедника Картрайта такая густая, что кажется, будто можно протянуть руку и обхватить ее пальцами.
— Это не смешно, Линкольн. — Слоан смотрит на меня стеклянными глазами.
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, изо всех сил стараясь сохранить ровное дыхание.
— Я не смеюсь.
Она сжимает фотографию, сминая края.
— Где ты ее взял?
— Она моя. — Я делаю шаг вперед, не отрывая взгляда от ее лица, даже когда девушка отводит взгляд. В груди тяжесть и легкость одновременно, как воздушный шарик с гелием, привязанный к цементному блоку.