– Тени… - пробормотал Камтон. - А ее что?
– Она ввязалась в драку, - откликнулся Тилос, растворяясь в ночи.
– Храбрый ты лягушонок… - хмыкнул гигант, задумчиво рассматривая Элизу. - Небось, Тилоса защищать полезла. Сама-то цела?
– Цела! - ощетинилась девушка. - Подумаешь!…
– Подумаешь - с Тенями связалась, - усмехнулся Камтон, - делов-то… Ладно. Через полчаса рвем когти. Куда бы тебя пристроить?
Он оставил Элизу у лежащего и меланхолично жующего дромадера и ушел в сторону слабо освещенного изнутри шатра. Подумав, она села на уже почти остывшие камни площади и удобно оперлась спиной о теплый бок животного. Почти сразу же она провалилась в тяжелый кошмарный сон, из которого спустя несколько мгновений - или несколько вечностей - ее вырвало постукивание по плечу.
– Эта, что ли? - над ней склонился высокий караванщик в огромном тюрбане. На его пальцах поблескивали драгоценные перстни. - Заморенная какая-то… С такой проблем не возникнет. Осталось несколько пустых сантанов, в один ее и засунем.
Элиза фыркнула. Лезть в тесную корзину страшно не хотелось, но и спорить желания не возникало. Перед глазами встала картинка из сна: залитая солнцем гладкая пустыня, мельтешащие вокруг бесформенные фигуры и летящий в лицо кулак. Она уже горько жалела, что так по-дурацки встряла в злосчастную драку. И кто ей нож в задницу воткнул? А сейчас спасение единственное - оказаться отсюда подальше. Ей совсем не улыбалось на собственной шкуре выяснять правдивость страшилок, что про Теней шепотом рассказывали вечерами.
Теперь она мерно покачивалась в сантане на горбу дромадера, проклиная непонятного Тилоса, втянувшего ее в дурацкую историю, и себя саму, позволившую Тилосу втравить себя непонятно во что. Голос разума, робко пискнувший в глубине что-то насчет ее спасения от медленной смерти под забором, заглох под все возрастающей злостью. Она молча поклялась, что только лишь ее выпустят из этой соломенной тюрьмы - и поминай как звали. Хорошо, хоть деньги на месте.
Однако пока никто, кажется, не горел желанием выпустить ее из заточения. Судя по лучикам солнца, пробивающимся сквозь щели в плетении, уже давно наступило утро. Те же лучики показывали, что караван движется куда-то на северо-запад, все дальше и дальше от Хотана. Что ж, видимо, воспользоваться советами Тилоса не удастся. Ничего. С деньгами, живая и здоровая, она точно не пропадет.
До девушки донесся приглушенный свист, и караван остановился. Разбойники? Не похоже - не слышно ни криков, ни лязга железа. Да и чересчур близко от города. Решившись, она приоткрыла крышку корзины и почти сразу заметила темную фигуру, торопливо спускающуюся по осыпям холма. Тилос?
По днищу сантана постучали.
– Эй, красавица! - окликнул снизу голос Камтона. - Вылезай!
Элиза полностью откинула крышку и выпрямилась, с трудом превозмогая боль в затекших членах и балансируя в качающейся корзине. Солнце стояло высоко и припекало вполне ощутимо. Тилос уже спустился к дороге и тихо разговаривал с выехавшим ему навстречу на вороном красавце-жеребце караванщиком. Заметив Элизу, он махнул ей рукой.
Впрочем, взмахом все и ограничилось. Камтон помог Элизе перебраться на попону, прикрывающую спину верблюда между болтающимися по бокам корзинами, напялил ей на голову простую полотняную ареску и вспрыгнул на своего коня. Тилос, накинув белый халтон прямо поверх черных штанов и рубахи и закрыв лицо полостью головного платка, вскочил на подведенного ему жеребца. Караван снова тронулся в путь.
Немного погодя Элиза заметила Миру. Та, как и Элиза, покачивалась верхом на верблюде, правда, не на дромадере, а на мохнатом северном бактриане, удобно устроившись в ложбинке между горбами. Тилос с Камтоном на лошадях пристроились рядом с ней. Все трое о чем-то переговаривались, но слов Элиза разобрать не могла, как ни прислушивалась. Лишь однажды Мира с тревожным лицом обернулась в сторону Элизы, но, заметив, что девушка смотрит на нее, успокаивающе улыбнулась.
Солнце забиралось все выше и выше, над быстро раскаляющимися каменистыми осыпями начало дрожать марево. Ночная колючка сворачивала листья в тонкие жесткие трубочки, ощетиниваясь ими словно шипами. Девушка вспомнила, как кто-то - кажется, Бычок - рассказывал, что внутри каждой трубочки хоронится маленькая капелька горькой, но не ядовитой влаги. Если умираешь от жажды, можно эту влагу высасывать… К востоку иногда поблескивал Кронг, с него доносились крики чаек. Элиза и сама не заметила, как крепко уснула под мерное покачивание верблюжьей спины.
Когда солнце поднялось почти в зенит, устроили долгий привал. Рабы и слуги сноровисто установили несколько легких тентов. Сонная Элиза кое-как доковыляла до тени, меланхолично прожевала пресную лепешку, запила ее водой и, свернувшись калачиком прямо на голой земле, снова заснула. Мира озабоченно присела рядом на корточки и пощупала пульс.
– С ней все в порядке, - негромко сказал Тилос, подходя сзади. - Шею ей чудом не свернули, но это пройдет. Отоспится - снова придет в норму.
– А толку? - обернулась к нему Мира. - Теперь за ней охотятся Тени, тарсаки, сыскари Великого Скотовода… Рано или поздно ее найдут, и тогда… И все потому, что тебе захотелось поиграть на нервах суки-тарсачки! Только не надо снова мне рассказывать про далеко идущие планы - я сама их разрабатывала, забыл? Можно, тысячу раз можно обойтись и без нее!
– Тихо! - Тилос приложил ей палец к губам. - Разбудишь. Не все так трагично, как тебе кажется. Ее видели только вечером и ночью, в полной темноте или при плохом свете, да еще и в не ахти каком, но все же гриме. А она растет и меняется. Пару лет на хорошем питании - и гадкий утенок превратится в лебедя. Пусть тогда пытаются опознать. Даже Тени не смогут, уверяю тебя…
– Ты всегда очень логичен, - горько усмехнулась Мира. - Прямо до невозможности. Но девочку ты подставил по-крупному.
– Так надо, Мира, милая, - Тилос осторожно поцеловал женщину в щеку. - Поверь - так надо.
Он повернулся и неслышно отошел в сторону. Мира осталась сидеть на корточках, думая о чем-то своем. Она осторожно прикоснулась к своей щеке, там, где кожи коснулись губы Тилоса. Легкая улыбка снова появилась у нее на лице, но на сей раз в ней не осталось горечи - лишь привычная печаль.
Караван шел в неизвестность несколько дней. Элиза имела весьма смутное представление о местных краях. Она примерно знала, что за племена живут к югу и востоку от Граша, но к северу, по ее представлениям, начинались снежные пустыни. Однако караван забрался уже довольно далеко на север и запад, но на снег, каким он иногда снился Элизе, не появилось и намека. Наоборот, воздух становился все более душным и влажным. По сторонам дороги сквозь ночную колючку начали пробиваться другие, знакомые и незнакомые растения - кусты, увитые плющом, какие-то низкорослые пальмы. Тут и там пробивались стебли бамбука. Вскоре растительность превратилась в настоящие джунгли. Путь превратился в узкую просеку в зарослях, иногда поперек нее валялись полусгнившие стволы. Ночами в зарослях разными голосами кричали и трещали неведомые животные - или птицы? - а москиты и прочая жалящая мелюзга не отставали до тех пор, пока караванщик со вздохом не откупоривал большую тыквенную бутыль и не наливал в ладошки людям по нескольку капель отвратительно воняющего травяного настоя. От настоя кожа начинала дурно пахнуть и зеленела, но кровососы отставали. Тилос от настоя отказывался, но, похоже, нимало не страдал - москиты облетали его стороной. Таинственный посланник - или кто он? - уже в самом начале джунглей слез с коня и пошел впереди вместе с рабами, с помощью большого грубого ножа срубая протянувшиеся поперек дороги лианы.
Неприятность - если это можно назвать нейтральным словом "неприятность" - случилась к вечеру четвертого дня. Элиза, дремавшая на своем верблюде, проснулась словно от толчка. Чувство опасности, еще ни разу не подводившее ее, сжало желудок. Караван шел все так же размеренно и неторопливо, но где-то впереди сгущалась чужая злоба. Девушку, несмотря на жаркий влажный воздух, пробрал озноб. Она заоглядывалась по сторонам, ища, к кому бы обратиться.