- Мистер Лайтвуд?
Наступило молчание, Мортимер и незнакомец смотрели друг на друга. Ни один из них не знал другого в лицо.
- Кажется, сэр, - нарушая неловкое молчание, сказал Мортимер с присущим ему непринужденным и самоуверенным видом, - вы сделали мне честь, упомянув мое имя?
- Я только повторил его вслед за этим человеком.
- Вы сказали, что не знаете Лондона?
- Совсем не знаю.
- Вы ищете некоего мистера Гармона?
- Нет.
- Тогда я, кажется, могу вас уверить, что вы напрасно себя утруждаете и не найдете того, что опасаетесь найти. Не хотите ли пойти вместе с нами?
Несколько поворотов по грязным переулкам, словно выброшенным на берег последним дурно пахнущим приливом, привели их к яркому фонарю у ворот полицейского участка и там дежурный инспектор с пером и линейкой в руках заполнял какие-то книги так спокойно и прилежно, словно это было в монастырской келье, на вершине горы, и никакая пьяная фурия не билась с воплями в дверь камеры где-то в глубине здания за самой его спиной. С тем же видом отшельника, погруженного в благочестивые размышления, он оторвался от своих книг и слегка кивнул Хэксему, окинув его недоверчивым взглядом, который явно говорил: "Ага, тебя-то мы знаем, смотри, когда-нибудь доиграешься!" - и дал понять мистеру Лайтвуду с друзьями, что он сию минуту ими займется. После чего он очень аккуратно и методически закончил свою работу (так спокойно, словно разрисовывал требник), ничем не выказывая, что его сколько-нибудь беспокоит соседство женщины, которая еще яростнее билась в дверь, с воплями покушаясь на чью-то печенку.
- Потайной фонарь! - приказал дежурный инспектор, доставая ключи. Услужливый приспешник подал ему фонарь.
- Прошу вас, господа.
Одним из ключей он отпер прохладный грот в конце двора, и все вошли, но очень скоро снова вышли оттуда, причем молчали все, кроме Юджина, который шепотом сказал Мортимеру:
- Немногим хуже леди Типпинз.
Итак, назад, в чисто выбеленную монастырскую келью, куда с прежней силой доносились чьи-то вопли насчет печенки, как и в то время, когда они безмолвно созерцали безмолвный труп, - а там перешли и к существу дела, итоги которому подвел отец настоятель.
Нет указаний, каким образом тело попало в реку. Очень часто таких указаний не бывает. Слишком много прошло времени, чтобы можно было узнать, когда получены ранения - до или после смерти: один авторитетный хирург высказал мнение, что до; другой авторитетный хирург - что после. Стюард того корабля, на котором джентльмен возвращался на родину, был здесь для опознания и мог дать присягу, что это он самый и есть. Мог бы дать присягу и насчет платья. А кроме того, видите ли, имеются и документы. Каким образом он совершенно исчез из виду, сойдя с корабля, пока его не нашли в реке? Что ж! Возможно, имелась в виду какая-нибудь затея. Возможно, что был не в курсе дела, считал, что опасности никакой, а затея оказалась роковой для него. Следствие завтра, виновных, конечно, не обнаружат.
- Как видно, вашего друга это подкосило, совсем подкосило, - заметил инспектор, покончив с подведением итогов. - Плохо на него подействовало, понятно! - Он сказал это тихим голосом, бросив проницательный взгляд (отнюдь не первый) в сторону предполагаемого друга. Мистер Лайтвуд объяснил, что они даже не знакомы.
- Вот как? - сказал инспектор, настораживаясь. - А где же вы его подцепили?
Мистер Лайтвуд объяснил и это.
Инспектор, адресовав эти несколько слов незнакомцу и покончив с подведением итогов, оперся локтями на конторку и приставил пальцы правой руки к пальцам левой. Несколько повысив голос, инспектор прибавил, оставаясь совершенно неподвижным и следя за незнакомцем только глазами:
- Вам дурно, сэр? Вы, видно, не привыкли к нашей работе?
Незнакомец, который стоял, опустив голову и опершись на каминную полку, оглянулся и ответил:
- Да. Ужасное зрелище!
- Я слышал, вы тоже пришли для опознания, сэр?
- Да.
- И что же, опознали?
- Нет. Ужасное зрелище. О! Ужасное, ужасное!
- А кто бы это мог быть, о ком вы думали? - спросил инспектор. Опишите нам его, сэр. Быть может, мы помогли бы вам?
- Нет, нет, - сказал незнакомец, - это было бы совершенно бесполезно. Всего хорошего!
Инспектор не двинулся с места, не отдал никакого приказания, однако помощник прислонился спиной к дверце, положив на верхнюю перекладину левую руку, а в правой держа фонарь, взятый им у инспектора, и как бы невзначай направил его свет прямо в лицо незнакомцу.
- Вы искали друга или вы искали врага, иначе вы сюда не пришли бы, сами знаете. Ну, как же в таком случае не спросить, кто это был? - Так говорил инспектор.
- Извините меня, я ничего не могу вам сказать. Вы лучше всякого другого поймете, что люди разве только в самом крайнем случае идут на то, чтобы предать гласности свои семейные раздоры и несчастья. Задавая этот вопрос, вы действовали по долгу службы, бесспорно - но вы должны согласиться с тем, что я имею право не отвечать на него. Всего хорошего.
И он снова повернулся к дверце, где немой статуей стоял приспешник, не сводя глаз со своего начальства.
- По крайней мере, - сказал инспектор, - вы не откажетесь оставить мне визитную карточку, сэр?
- Не отказался бы, но со мной ее нет. - Отвечая инспектору, он покраснел и очень смутился.
- По крайней мере, - продолжал инспектор, не меняя ни голоса, ни манеры, - вы не откажетесь записать вашу фамилию и адрес?
- Разумеется.
Инспектор окунул перо в чернильницу и ловко положил его на листок бумаги возле себя, после чего принял прежнюю позу. Незнакомец подошел к конторке и написал дрожащей рукой - а пока он стоял, наклонившись, инспектор сбоку пристально разглядывал каждый волосок на его голове "Мистер Джулиус Хэнфорд, Биржевая кофейня, Плейс-Ярд, Вестминстер".
- Вы, я полагаю, остановились там, сэр?
- Да, остановился.
- Значит, приехали из провинции?
- А? Да... из провинции.
- Всего хорошего, сэр.
Приспешник, сняв с дверцы руку, отворил ее, и мистер Джулиус Хэнфорд вышел на улицу.
- Дежурный, - сказал инспектор. - Возьмите эту записку, незаметно следите за ним, не упуская из виду, установите, живет ли он там, и узнайте о нем все, что можно.
Приспешник ушел, и инспектор, снова превратившись в безмятежного настоятеля сего монастыря, окунул перо в чернильницу и снова занялся своими книгами. Оба друга, которые наблюдали инспектора, интересуясь больше его профессиональной манерой, нежели подозрительным поведением мистера Джулиуса Хэнфорда, перед уходом спросили, как он думает, имеются ли тут налицо какие-нибудь признаки преступления?
Настоятель сдержанно ответил, что не может сказать наверное. Если это убийство, его мог совершить кто угодно. Для ограбления или карманной кражи нужно иметь опыт.
Другое дело - убийство. Уж нам-то это известно. Видели десятки людей, приходивших для опознания, и ни один из них не вел себя так странно. Впрочем, может просто желудок, а нервы тут ни при чем. Если желудок, очень странно. Но, разумеется, мало ли бывает странностей. Жаль, что в суеверии, будто бы на теле выступает кровь, если до него дотронется кто следует, нет ни слова правды - труп никогда ничего не скажет. Вот от такой, как эта, крику не оберешься, видно, теперь на всю ночь завела (намекая на стук и вопли насчет печенки), а от трупа ровно ничего не добьешься, как бы оно там ни было.
До следствия, назначенного на завтра, ничего больше не оставалось делать, поэтому друзья вместе отправились домой, и Старик Хэксем с сыном тоже отправились своей дорогой. Но, дойдя до угла, Хэксем велел мальчику идти домой, а сам, "выпивки ради", завернул в трактир с красными занавесками, разбухший словно от водянки.
Мальчик повернул щеколду и увидел, что его сестра сидит перед огнем с работой. Она подняла голову, когда он вошел и заговорил с ней.
- Куда ты выходила, Лиззи?
- Я вышла на улицу.
- И совсем ни к чему. Ничего такого не было.
- Один из джентльменов, тот, что при мне молчал, все время очень пристально смотрел на меня. А я боялась, как бы он не понял по лицу, о чем я думаю. Ну, будет об этом, Чарли. Меня из-за другого всю в дрожь бросило: когда ты признался отцу, что немножко умеешь писать.