И вот, месяц спустя на наших телах образовался слой золотистой брони. Ножом не пробьёшь, а при ударе о камень или дерево только треск раздаётся. Поначалу в ней было неловко, но вскоре привыкли. Старина Дяо научил нас и кое-каким боевым приёмам, например, как прятаться, как внезапно атаковать, как держать оборону, как отступать и так далее. Объяснял очень толково, будто за спиной у него сотня сражений. Мы без конца ахали, мол, почтенный Дяо, вы в прошлой жизни точно были военным. Он лишь презрительно усмехался, оставляя нас в неведении. Когда к нам на косу перебрался по глупости волк, тот самый, что натворил столько злодейств, он, верно, поначалу посчитал, будто мы ему не соперники, но тут же скис, обнаружив, что шкуру нашу не прокусить, что она твёрдая и гибкая как сталь. Мои сыновья и внуки — как я уже говорил, — сперва смяли его в лепёшку, а потом разорвали на куски.
В восьмом месяце начался сезон осенних дождей, уровень воды в реке резко поднялся, и ясными лунными ночами на песчаную отмель по-прежнему во множестве выносило рыб и черепах, устремлявшихся в погоню за луной. Тогда нам и представился случай наесться досыта и накопить запасов. Зверья на косе день ото дня становилось всё больше, схватки за еду делались всё яростнее. Ожесточённая битва за территорию развернулась между стадом кабанов и стаей лисиц. Одетые в золотистую броню из песка и сосновой смолы, мы в конце концов вытеснили лис с сытного местечка, где они кормились, и теперь одни занимали вдающийся в реку треугольный мысок. В этой битве мои отпрыски тоже получили немало ран и увечий — ведь уши и глаза бронёй не защитишь. А лисы в самый решающий момент пускали удушающую вонь. Она ударяла в нос, щипала глаза — ядовитая, страшное дело! Свиньи покрепче ещё выдерживали, а те, что послабее, валились на землю. Тут и подскакивали лисы, рвали острыми зубами свиные уши и выцарапывали когтями глаза. По распоряжению Дяо Сяосаня мы разделились на две группы: одна шла в бой, другая ожидала приказа. Когда лисы пустили газы и устремились вперёд рвать упавших, на них, заткнув ноздри стебельками полыни, отважно набросились ожидавшие в засаде. Наш командир Дяо Сяосань знал, что всё время пускать газы лисы не могут, и жутко вонючие у них только первые. Принявшие на себя первую волну тоже сражались отважно, окружая врага, прокушенные и исцарапанные, а атаковавшие из засады не упустили возможности разгромить его. В результате нескольких стычек добрую половину лис на косе перебили или изранили. Повсюду валялись истерзанные трупы, с вершин густых зарослей ракитника свисали пышные лисьи хвосты. Облепленные сытыми мухами тонкие ветви стали толще, изменили цвет и склонились до земли, словно усыпанные ягодами. Из битвы с лисами кабаны вышли бойцами с богатым опытом. Эти боевые учения стали прелюдией сражения с людьми.
Мы с почтенным Дяо ожидали, что охота на кабанов в Гаоми вот-вот начнётся, но прошло полмесяца после праздника Середины осени, и всё было тихо. Почтенный Дяо послал за реку на разведку пару смышлёных кабанчиков, но они не вернулись — как, согласно пословице, не возвращаются пирожки с бараниной, если ими бросаться в собаку. Полагаю, эти бедолаги скорее всего попали в ловушку, с них содрали шкуру, выпотрошили, разрубили на куски, и они стали начинкой для пирожков. В то время жизненный уровень людей значительно возрос, и те, кому приелась домашняя свинина, стали гоняться за мясом диких кабанов. И кампания по отлову диких свиней глубокой осенью того года, проходившая под напыщенным лозунгом «Уничтожим хряка-оборотня, заступимся за народ», на самом деле была варварской охотой с целью потрафить влиятельным любителям вкусно поесть.
Как и многие важные события в своём начале, эта продолжавшаяся полгода битва людей со свиньями начиналась как некая забава. Утром погожего и прохладного осеннего дня — а это был первый нерабочий день в честь национального праздника — ярко светило солнце, над песчаной косой разливался аромат диких хризантем, пахло сосновой смолой и веяло лекарственным духом полыни. Неприятных запахов, конечно, тоже хватало, но об этом умолчим. От долгого затишья напряжения у нас в головах поубавилось. Кабаны с утра до вечера только и делали, что ели, и ни о чём не думали. Кто играл в рощице в прятки, кто любовался пейзажем с высокого склона. Были и такие, кто объяснялся в любви, а один ловкий кабанчик скрутил из гибких ивовых прутьев колечко, наплёл на него диких цветов и надел на шею самочке. Та, виляя хвостиком, прильнула к нему, счастливая, как шоколадка, которая вот-вот растает.
И вот в этот прекрасный день показалось около дюжины лодок. На каждой развевался красный флаг, а на передней, моторной с железным корпусом, оглушительно грохотали гонги с барабанами. Поначалу никто и думать не думал, что скоро начнётся резня, казалось, это осенняя поездка за город, организованная комсомольцами или профсоюзом какого-нибудь предприятия или организации.
Стоя на песчаной дюне, мы с Дяо Сяосанем наблюдали, как лодки пристают к косе, как люди на них, переговариваясь, спрыгивают на берег. Я время от времени негромко докладывал Дяо Сяосаню обстановку, а он, наклонив голову и навострив уши, прислушивался к доносящимся звукам.
— Человек сто, — комментировал я. — Похоже, туристы. — Послышался свисток. — На отмели сошлись, собрание, что ли. — Ветер доносил обрывки речи человека со свистком.
— Велел построиться, — повторял услышанное Дяо Сяосань. — Прочёсывайте, как сетью, без надобности не стрелять, загоняйте их в воду…
— Что? У них оружие? — изумился я.
— По нашу душу явились, — заключил Дяо Сяосань. — Дай сигнал, собирай бойцов.
— Давай ты — я вчера, когда рыбу ел, горло наколол.
Дяо Сяосань набрал полную грудь воздуха, запрокинул голову, полураскрыл рот, и из глубины его глотки вырвался высокий и пронзительный клич, похожий на вой сирены воздушной тревоги. Ветви деревьев на косе зашевелились, заросли травы раздвинулись, и множество кабанов, больших и маленьких, старых и молодых, собрались со всех сторон на дюне. Всполошились лисы, встревожились барсуки, перепугались дикие кролики. Кто задал стрекача куда глаза глядят, кто забрался поглубже в норы, кто кружил на одном месте, наблюдая.
В смоле и песке, одинаково золотисто-коричневатые, вскинутые головы и разинутые рты, большие выступающие клыки и поблёскивающие глазки, две с лишним сотни кабанов, большей частью связанные со мной кровными узами — вот оно, моё войско. Возбуждённо ждут, не находят места и готовы действовать — скрипят зубами и топают.
— Дети мои, — обратился к ним я, — это война. Они пришли с оружием, поэтому наша тактика — искать лазейки, уклоняться, не дать им погнать нас на восток, пробираться к ним в тыл!
Вперёд выскочил кабан свирепого вида.
— Не согласен! — воскликнул он. — Нужно сплотить ряды, ударить в лоб и скинуть их в реку!
Известен он был как Драное Ухо. Весом триста пятьдесят цзиней, огромная голова покрыта толстым слоем смолы и песка, одно ухо наполовину откушено в героической схватке с лисами, развитые жевательные мышцы и острые зубы. Помню, он хватанул одного лиса так, что у того голова на куски развалилась. Один из самых мощных бойцов, но мне не родня. Поначалу я считал, что этот заводила среди местных кабанов ещё молод, чтобы сразиться со мной, но теперь он уже подрос. Я давно говорил, что роль предводителя кабанов меня не очень прельщает, но этому свирепому типу передавать её не хотелось.
— Выполнять, что велел Великий Вождь! — поддержал меня вставший Дяо Сяосань.
— А если Великий Вождь велит сдаваться, что, сдаваться будем? — недовольно пробурчал Драное Ухо.
Многие тоже заворчали, и в душе я расстроился. Стало ясно, что повести за собой это воинство будет непросто. Если не обуздать Драное Ухо с компанией, жди раскола, но перед лицом врага с внутренними делами разбираться некогда.
— Исполняйте приказ, разойдись! — строго скомандовал я.
Многие, действуя как велено, скрылись среди деревьев и зарослей травы, но сорок с лишним кабанов, очевидно, приспешники Драного Уха, с гордым видом последовали за ним навстречу людям.
Те выстроились длинной змеёй с запада на восток и двинулись вперёд. Кто в соломенной шляпе, кто в брезентовой туристской кепке; в тёмных очках и в очках от близорукости; в куртках и костюмах; у одних на ногах кожаные туфли, у других кроссовки; одни несут гонги и колотят в них на ходу, другие достают из карманов и запускают хлопушки; те, что с дубинками, молотят по зарослям травы, те, что с ружьями, шагают вперёд с громкими криками… Далеко не все молодые и здоровые, были и седые сгорбленные старики с острым взором; не только мужчины — десяток девиц.