Ну так и почему же? Потому что я отказался от компьютера и снова взял в руки кисть. Мягкую кисть, которая по своим свойствам стоит между обычной кистью и авторучкой. Она более гибкая, чем авторучка, и избавляет от досадной необходимости по ходу дела промокать тушь. Иероглифы получаются энергичные, словно написанные авторучкой, и элегантные, как при письме кистью. Каждая такая кисть стоит пять юаней, её хватает на восемь с лишним тысяч иероглифов. На роман «Устал рождаться и умирать» ушло пятьдесят штук. Куда дешевле, чем компьютер.
Не могу сказать, что в компьютере ничего хорошего: он принёс нам множество удобств. Компьютер сделал реальным то, что и во сне не снилось, изменил всю нашу жизнь. Первый компьютер я купил себе в тысяча девятьсот девяносто пятом году, но стал учиться пользоваться им только в девяносто шестом. Долго сомневался, что вообще когда-нибудь освою его, но в конце концов научился писать с его помощью. На первом компьютере я написал лишь несколько повестей, он вышел из строя, и я приобрёл другой. Это было весной тысяча девятьсот девяносто девятого; пятнадцатидюймовый жидкокристаллический дисплей, пентиум три, за него спрашивали двадцать восемь с лишним тысяч юаней, но с помощью приятеля я получил скидку и заплатил двадцать три с лишним тысячи. Я тогда хвастался: мол, уровень мой как пользователя невысокий, а стоимость компьютера высока. Прошло немного времени, и я купил ещё один, ноутбук «тошиба». А когда принимал участие в мероприятии группы Леново, они тоже подарили мне компьютер. Так что на компьютере я писал прозу — «Сандаловая казнь», «Сорок одна пушка», «Забег на длинную дистанцию тридцать лет назад», «Пальцевые наручники» и другие вещи, пьесы — «Прощай, моя наложница», «Наш Цзин Кэ» и другие, а также немало различных эссе. По компьютеру я получал и отправлял электронные письма без счёта, узнал множество известий и новостей. Писать кистью уже отвык, но всегда надеялся, что придёт день и я напишу что-нибудь ею.
На этот раз я наконец принял решение отказаться от компьютера и вновь предстать перед листом бумаги с кистью в руке. Как портной отставляет швейную машину и берётся за иголку с ниткой. Это был этакий ритуал, жест противления современности. Ощущение потрясающее. Я снова услышал, как трётся о бумагу кончик кисти, вновь увидел, как словно сами по себе, строчка за строчкой ложатся на бумагу настоящие иероглифы. Не нужно думать об этой фонетической транскрипции, не нужно до ряби в глазах выбирать искомый иероглиф, не нужно, не обнаружив среди предлагаемых искомого иероглифа, с сожалением заменять его на другой. Думаешь только о том, что пишешь, думаешь лишь о людях и вещах в твоём произведении, лишь о появляющихся сплошной чередой предложениях, а не об отдельных иероглифах. Когда пишешь на компьютере, стоит выключить его, как сразу охватывает какое-то сомнение, словно ты ничего и не сделал, словно писал на облаке. А написанное кистью на бумаге складываешь на столе — протянул руку и можно потрогать. И когда закончишь работу, отложишь кисть и считаешь листы рукописи, возникает ощущение реального, настоящего.
Никакой доблести нет в том, что я написал роман за сорок три дня. Нет ничего возвышенного и в том, что я отказался от компьютера. Радость от написания произведения кистью на бумаге испытал тоже лишь я один. Хотя вполне возможно, другие испытывают радость, стуча по клавиатуре, как по клавишам рояля. Компьютер штука хорошая, писать с его помощью — шаг вперёд в писательском деле. А писать кистью на бумаге, подобно тому, как в моём романе единоличник готов скорее умереть, чем вступить в народную коммуну, — это всё равно что идти против течения, и не стоит за это ратовать. Когда несколько лет назад я писал «Сандаловую казнь», это был у меня «большой шаг назад». Но тогда «большой шаг назад» был не последним. На сей раз это тоже «большой шаг назад», и он тем более не окончательный. Чтобы он стал окончательным, нужно взять нож и резать на бамбуковом коленце. А если отступить ещё — вырезать на костях и панцирях черепах. Если отступать дальше, тогда и иероглифов не было, сиди себе в хижине, гляди на звёзды и луну и отмечай происходящее узелками на верёвке. Орудия письма наверняка связаны с простотой и сложностью языка. Говорят, что главная причина лаконичности древнего языка вэньяня не в орудиях письма. Вырезать ножом на бамбуковом коленце ох как непросто: можно иероглиф пропустить, а вот добавить нельзя. Какая-то правда в этом, видимо, есть. А приносило ли людям древности радость вырезание на бамбуке, не знаю.
В наши дни воспоминания о былом, так называемое возвращение, очень трудно довести до конца. Тоскуя о простой жизни, вернёшься в деревню, построишь дом с крышей, покрытой соломой, глинобитными стенами, а в доме-то телевизор, холодильник, телефон, компьютер и прочие атрибуты современной жизни. Пишешь кистью, а светит тебе электрическая лампочка, а летом работает кондиционер, а зимой паровое отопление. Кроме того, когда закончишь, приходится просить, чтобы всё это сохранили в памяти компьютера. Этот роман я правил тоже на компьютере и рукопись в издательство отправлял тоже по электронной почте. Всё это быстро и удобно, и помешать этому уже нельзя. По мне, так компьютер всё же хорошая вещь.
То, что я так поступил, — не более чем моя маленькая странность. Я считаю, что, если пишешь кистью на бумаге, качество написанного повышается. Другие могут считать, что это чушь. Хороший писатель даже в хороших условиях, диктуя перед компьютером, может выдавать перлы, а плохой писатель в неважных условиях, пусть хоть алмазным резцом на металлической доске вырезает, ничего доброго не создаст. Пишет, старается, а читатель лишь усмехнётся.
