Мой сон прервали крики ввалившихся во двор усадьбы Симэнь людей. Не будет мне праздника, не свершится мой брачный союз, из получеловека-полуосла я снова становлюсь ослом с головы до хвоста. Со свирепыми лицами эти люди вломились в западную пристройку и вытащили оттуда Лань Ляня, засунув ему за воротник маленький флажок из белой бумаги.[88] Хозяин пытался сопротивляться, но его быстро скрутили. А когда он попытался что-то возразить, сообщили:
— У нас приказ. Начальство сказало, мол, хочет оставаться единоличником — пусть, но большой скачок по производству стали и строительство ирригационных сооружений — дело общегосударственное, участвовать в нём — долг каждого гражданина. Когда строили водохранилище, про тебя забыли, но на этот раз не отвертишься.
Двое увели Лань Ляня, а ещё один выволок из-под навеса меня. Видно, опыта обращения со скотиной ему было не занимать: прильнул к моей шее, правой рукой крепко зажал уздечку. Стоило мне чуть воспротивиться, натягивал сильнее, удила врезались в уголки рта, становилось трудно дышать и пронзала невыносимая боль.
Выбежавшая из пристройки хозяйка пыталась помешать ему:
— Мужа забрали — ладно, я тоже могу разбивать руду и выплавлять сталь. Но осла-то почему уводите?
Те, разойдясь, еле сдерживались:
— Ты, гражданка, за кого нас считаешь? За «желтопузых», что у людей скот уводили? Мы кадровые ополченцы народной коммуны, действуем по указаниям сверху и только по закону. Осла вашего изымаем на время, попользуемся и вернём.
— Я вместо него пойду! — предложила Инчунь.
— Извини, но таких указаний нам не давали, а самовольно мы действовать не можем.
Тут из рук конвоиров вырвался Лань Лянь.
— Что за обращение с людьми! Строительство водохранилища, выплавка стали — это да, работа на государство, разумеется, я тоже буду участвовать и слова не скажу. И отработаю непременно. Но прошу оставить моего осла при мне.
— Это уже не наше дело. С просьбами обращайтесь к нашему начальству.
Меня вывели со двора со всеми предосторожностями, готовые ко всему; Лань Ляня — под конвоем, как дезертира. Выйдя за околицу, мы направились прямиком к районной управе; там теперь располагалась народная коммуна, как раз в том месте, где красноносый кузнец со своим подмастерьем наладили мне первые подковы. Когда мы проходили мимо фамильного кладбища Симэнь, я увидел школьников, которые под руководством учителя раскапывали могилы и разрушали кирпичную кладку. Из сторожки вылетела женщина в белом траурном одеянии, навалилась на одного из учеников и вроде бы схватила его за шею. В затылок ей тут же полетел кирпич. Она побледнела, словно лицо ей намазали известью, и пронзительно взвизгнула. Для меня это было настоящее потрясение. В голове всё вспыхнуло ярче расплавленного металла, и я услышал, как из моей глотки вырывается человеческая речь:
— Руки прочь, я — Симэнь Нао! Не сметь раскапывать могилы моих предков! Не сметь бить мою жену!
Я встал на дыбы, хотя губы раздирала страшная боль, поднял стоявшего рядом сопровождающего в воздух и швырнул в придорожную грязь. Как осёл, я ещё мог безучастно смотреть на происходящее, но, как человеку, мне было невыносимо видеть это… Я кинулся на раскапывавших могилы, укусил за голову долговязого учителя и сбил на землю одного школьника. Ученики ринулись врассыпную, а учителя попадали, где стояли. Я бросил взгляд на катавшуюся по земле Симэнь Бай, на зиявшие чёрным раскопанные могилы, повернулся и помчался в сумрак сосновой рощицы.
ГЛАВА 10
Благосклонность начальника района оборачивается почётной обязанностью возить его. Из-за непредвиденной беды ломаю переднюю ногу
Два дня я носился как сумасшедший по всему Гаоми. Гнев в душе понемногу улёгся, хотелось есть и, чтобы утолить голод, пришлось щипать траву и грызть кору. Грубая пища заставила понять, что жизнь дикого осла нелегка. Воспоминания об ароматном сене тоже помогли вернуться к состоянию осла обычного, домашнего. И я потянулся к деревням, туда, где пахло человеком.
В полдень на окраине казённой деревни[89] Таоцзяцунь я заметил под раскидистым гинкго[90] расположившуюся на отдых повозку. В ноздри ударил густой аромат бобовых лепёшек с рисовой соломой. Рядом с висевшей на дышле корзиной стояли, наслаждаясь едой, запряжённые в повозку мулы.
К этим ублюдкам мулам — ну что это: не лошадь, не осёл — я всегда относился с презрением, так и тянуло закусать их всех до смерти. Но сегодня драться не хотелось, хотелось лишь пробиться к корзине и с удовольствием перехватить вместе с ними настоящего корма, восстановить силы, затраченные на сумасшедшую беготню.
Я тихонько приближался, осторожно ступая, затаив дыхание и изо всех сил стараясь не зазвенеть колокольчиком. Этот колокольчик, который повесил мне на шею увечный герой войны, добавлял солидности, а иногда и неприятностей. Когда я мчался по дороге, его звон возвещал приближение героя-осла; но из-за него трудно было оторваться от преследователей.
И он всё же зазвенел. Оба мула — а они были на голову выше меня — вскинули головы. Они сразу поняли, зачем я здесь, и стали угрожающе притопывать передними копытами и пофыркивать в мою сторону, предупреждая, что не стоит вторгаться на их территорию. Но как я мог отступить, когда замечательная еда — вот она, перед глазами! Я оценил обстановку: чёрный, что постарше, запряжён и напасть на меня у него вообще не получится, а тот, что помоложе, на длинной привязи, взнуздан, с путами на ногах, и тоже особой опасности не представляет. Так что до корма добраться можно, нужно лишь увёртываться от их зубов.
Раздражённым ржанием мулы пытались отпугнуть меня. Что беситесь, ублюдки чёрные, всем еды хватит, что вы всё себе да себе! Нынче коммунизм на дворе, что моё — твоё, а что твоё — моё, чего тут делить. Улучив момент, я разинул рот и рванулся к корзине. Мулы ощерились, забрякали удила. Ах, вы кусаться, ублюдки, — ну, в этом я горазд, куда вам со мной мериться! Проглотив добытый корм, я хватанул запряжённого мула, так что у него кусок уха отлетел на землю. Потом цапнул за шею молодого гадёныша, забив весь рот гривой. И пошло-поехало. С краем корзины в зубах я стремительно попятился. На меня бросился тот, что на привязи. Я высоко взбрыкнул задними ногами, одна нога повисла в воздухе, другая угодила ему прямо в нос. От боли тот сначала свалился на землю, а потом, зажмурившись, стал ходить кругами, пока совсем не запутался в вожжах. А я в это время торопливо уминал корм. Но всё хорошее длится недолго: из одного из дворов, громко крича, выбежал возчик — синий кушак на поясе, бич в руке. Я жевал изо всех сил, а он летел на меня, размахивая бичом. Тот щёлкал у него в руках и извивался как змея. Кряжистый и кривоногий, так и должен выглядеть хороший возница, да и с бичом умело обращается. Дубина — не страшно, попробуй попади. А бич дело другое: крутится туда-сюда, поди увернись. Если кто им владеет искусно, злого жеребца уложить может. Своими глазами видел однажды, аж оторопь берёт. Худо дело, бич всё ближе. Хочешь не хочешь, надо давать дёру. И я отскочил на безопасное расстояние, не спуская глаз с корзины. Возница за мной, я отбежал ещё. Он остановился, я тоже, но продолжал коситься на корзину. Увидев, что мулы изранены, он принялся ругаться на чём свет стоит.
Мол, будь ружьё, с одного выстрела положил бы меня. Ох, и повеселил же! «Иа, иа», — заревел я, в том смысле, что если бы не бич, я бы тебе голову прокусил. Он, похоже, понял, что я имел в виду, — видимо, догадался, что я и есть тот самый злой осёл, что покусал уже немало людей. Он и бич не опускал, и ближе подходить не решался, а только оглядывался по сторонам, явно ища подмогу. Понятно: и побаивается, и поймать хочет.
Вдали показались рассыпавшиеся веером люди. По запаху я понял, что это гонявшиеся за мной все эти дни ополченцы. Наесться я успел лишь наполовину, но кус такого славного корма шёл за десять, сил прибавилось, да и боевой дух окреп. Не выйдет у вас окружить меня, болваны двуногие.
89
Казённые деревни располагались на земельных угодьях, принадлежавших ранее императорской фамилии.
90