Наследник, неожиданно вознёсшийся с самого низа до вершин, о которых и не мечтал, ухитрился не растеряться, а взялся за дело, с умом и талантом. Он нанял батраков, продал излишек, оставленный ему, любезно почившими родственниками, снял со счёта в банке часть денег и женился.
Те, кто знал его историю, только диву давались! За короткое время этот бастард, ставший главой семьи, удвоил имеющееся у него состояние, а потом проделал это ещё несколько раз, превратившись из фермера в богатого сельского промышленника. Теперь его ставили в пример, его уважали, ему завидовали и его боялись.
Боялись за крутой нрав, беспринципность, жестокость до безжалостности и за то горе, которое он распространял вокруг себя. Работать у него люди не любили, но шли на это, польстившись на плату, которую он отдавал честно и щедро, но только тем, кто трудился, как одержимый в его хозяйстве.
Малейшая провинность грозила работникам потерей места. Некачественная работа, даже если погрешность была незначительной, вместо платы заканчивалась штрафом. Поэтому, работники в его хозяйстве постоянно менялись, а продукция ими выработанная, хоть и была безупречного качества, но производила странное впечатление, словно её делали без души. И немудрено – ведь люди не машины, а машины, которых становилось всё больше, не люди.
Ещё более худшая беда творилась в семье новоявленного миллионера. Несмотря на достаток и даже изобилие, несмотря на нормальное здоровье родителей, дети рождались тощими, мелкими, рахитичными, и по большей части, умерли ещё во младенчестве. Некоторым, впрочем, удалось выжить и дорасти до взрослого состояния.
Это были желчные, злобные, неуживчивые люди, которым, впрочем, нельзя было отказать в уме. Они словно адаптировались в атмосфере сплошного беспросветного горя и воспринимали его, как свою естественную среду. Так прошло несколько поколений…
Демиург тяжело опустился в кресло и схватился за голову. То, что творилось внизу, не всякому Дестроеру приснится, не то, что Демиургу!
А творилось вот что – по улицам и площадям огромного города лихо маршировали стройные колонны военных, вскинувших руки в странном приветствии. Толпы народа повторяли тот же жест и размахивали флажками, плотно стоя на тротуарах за цепью мордатых блюстителей порядка в чёрной форме. Люди выкрикивали приветствия похожие на воронье карканье, и, казалось, были счастливы.
Повсюду развевались флаги яркой расцветки со странными знаками, в которых Демиург с удивлением узнал искалеченный древний символ. И повсюду были портреты. Они украшали стены домов, порой полностью загораживая фасады. Их несли толпы народа, шедшие за военными. Они были закреплены на медленно ползущих грузовиках и танках, скрежещущих гусеницами по не предназначенным для такого транспорта мостовым.
Какой он был на этих портретах, этот отдалённый потомок мальчика-бродяжки, нашедшего за колонной храма чужое, бесхозное счастье! Демиург ясно видел его самого – мелкого, невзрачного, начисто лишённого совести, но наделённого острым злобным умом. Здесь же он выглядел героем, великаном, обладающим статью, сложением и красотой достойной повелителя!
Его глаза, неприятно жёсткие и колючие в жизни, глядели с портретов с мудрым прищуром. Губы, обычно плотно сжатые или растянутые в резиновой улыбке, сейчас улыбались приветливо и добродушно. Даже усы, комично торчавшие на постном лице, располагали к себе и смотрелись симпатично.
Да, Демиург видел этого типуса насквозь! От предков он унаследовал недюжинные организаторские способности, но был совершенно холоден к тем, кого называл «своим народом». Он выделывал с этим народом, что хотел – выжимал соки, убирал «лишних», невыгодных представителей, прежде всего тех, кто мог поднять над толпой слишком умную или слишком непокорную голову. Остальных он произвольно переселял, перекраивал, переделывал на свой лад, заставлял работать так, как считал нужным, выдавая вместо достойной платы за труд «прожиточный минимум», а то и вовсе нищенскую копейку, словно издевался над теми, кто не в силах противостоять его извращённой воле.
При этом он всеми способами расточал похвалы «своему народу» и выслушивал хвалебные дифирамбы в ответ. Любовь к славословиям в свой адрес, была его слабым местом. Даже до смешного доходило, когда какой-нибудь разошедшийся холуй начинал выкамаривать перед «лучшим из людей» и «Светочем Вселенной», а окружающие овцы и бараны поддерживали его дружным блеянием.
Однако и здесь был своего рода расчёт – всю эту хвалебную бурду слышал не только тот, кому она была адресована. На людей недалёких, коих было большинство, это действовало безотказно. Перед ними был Вождь, Кумир, Отец, Кормилец и Благодетель, за которого они готовы были отдать собственных детей. Ну, или, по крайней мере, поставить их под ружьё.