[А вот страничка, написанная уже старческим почерком Ивана Алексеевича:]
В начале июля 1914 г. мы с братом Юлием плыли вверх по Волге от Саратова, 11 (одиннадцатого) июля долго стояли в Самаре, съездили в город, вернулись на пароход (уже перед вечером) и вдруг увидали несколько мальчишек, летевших по дамбе к пароходу с газетными клочками в руках и с неистовыми веселыми воплями: Екстренная телеграмма, убийство австрийского наследника Сараева [в Сараеве. — М. Г.] в Сербии.
Юлий схватил у одного из них эту телеграмму, прочитал ее несколько раз и, долго помолчав, сказал мне:
— Ну, конец нам! Война России за Сербию, а затем революция в России… Конец всей нашей прежней жизни!
Через несколько дней мы вернулись с ним на дачу Ковалевского под Одессой, которую я снимал в то лето и на которой он гостил у меня, и вскоре началось сбываться его предсказание.
В августе мы уже должны были вернуться в Москву. Уже шла наша война с Австрией.
[Сохранилась еще одна рукописная запись этого времени:]
28. VII. 1914. Дача Ковалевского, под Одессой.
Половина двенадцатого, солнечный и ветреный день. Сильный, шелковистый, то затихающий, то буйно возрастающий шум сада вокруг дома, тень и блеск листвы в деревьях, волнение зелени, мотанье туда и сюда мягко гнущихся ветвей акаций, движущийся по подоконнику солнечный свет, то яркий, то смешанный с темными пятнами. Когда ветер усиливается, он раскрывает зелень и от этого раскрывается и тень на меловом потолке комнаты — потолок, светлея, становится почти фиолетовый. Потом опять стихает, опять ветер уходит куда-то далеко, шум его замирает где-то в глубине сада, над морем…
Написать рассказ «Неизвестный». — «Неизвестный выехал из Киева 18 марта в 1 ч. 55 дня…» Цилиндр, крашеные бакенбарды, грязный бумажный воротничек, расчищенные грубые ботинки. Остановился в Москве в «Столице». На другой день совсем тепло, лето. В 5 ч. ушел на свадьбу своей дочери в маленькую церковь на Молчановке. (Ни она и никто в церкви не знал, что он ее отец и что он тут.) В номере у себя весь вечер плакал — лакей видел в замочную скважину. От слез облезла краска с бакенбард…
[9 ноября Бунин пишет из Москвы Нилусу:]
Дорогие друзья, газеты на этот раз правы — я болен, не так тяжко, как пишут, но болен: недели две держалась инфлуэнца, доходило иногда чуть не до 40®, теперь — уже с неделю — держится боль в правой брови и в глазу, временами, чрезвычайно мучительная. Почти ничего не могу делать, не могу долго читать и писать. […]
Вера поехала в Вязьму — повидаться с Павликом4, который направляется на войну. В Москве уже зима. […]
[25 декабря 1914 г., на бланке «День печати» в Москве: Редакционный комитет по изданию Московского Сборника на помощь жертвам войны обращается к Вам с просьбою принять безвозмездное участие в этом сборнике и прислать рассказ или стихотворение (на любую тему) не позже 15 января 1915 года по адресу: Москва, Покровский бульвар, 18, Ник. Дм. Телешову. (Ив. Бунин, В. Вересаев, Н. Телешов).]
Дорогой друг, вот сборник, в котором тебе следовало бы принять участие. С Вересаевым мы во вкусах не сходимся, а Телешов слаб духом, посему есть шанс […], что тебе могут отказать, но не обращай на это внимания […]
Через неделю думаю ехать на месяца два или полтора в деревню — в ножки бы тебе поклонился, если бы ты немедля послал туда ружье и патроны. […]
P. S. Был долгий скандал в «Книгоиздательстве»5. Я отказался от редакторства.
1915
[Рукописная запись Бунина:]
Москва, 1 Янв. 1915.
Позавчера были с Колей в Марфо-Мариинской обители на Ордынке. Сразу не пустили, дворник умолял постоять за воротами — «здесь в[еликий] кн[язь] Дм[итрий] Павл[ович]». Во дворе — пара черн[ых] лошадей в санях, ужасный кучер. Церковь снаружи лучше, чем внутри. В Грибоедовском переулке дома Грибоедова никто не мог указать. Потом видели безобразно раскрашенную церковь Ивана Воина. Там готовились крестить ребенка. Возвращались на пьяном извозчике, похожем на Андреева. От него воняло денатур[атным] спиртом, который пьют с квасом. Он сказал: «Дед на бабку не пеняет, что от бабки воняет».
Вчера были на Ваганьков[ском] кладб[ище]. Вся роща в инее. Грелись на Александр[овском] вокзале. Лакей знакомый, из Лоскутной, жалеет о ней — «привык в кругу литераторов жить», держал чайную возле Харькова, но «потерпел фиаско». Потом Кремль, долго сидели в Благовещ[енском] соборе. Изумительно хорошо. Слушали часть всенощ[ной] в Архангельском. Заехали в Зачатьевский монастырь. Опять восхитили меня стихиры. В Чудове, однако, лучше.
В 12 ночи поехали в Успенск[ий] собор. Черный бесконечный хвост народа. Не пустили без очереди. Городовой не позволил даже в дверь боковую, в стекла заглянуть — «нечего там смотреть!»
Нынче часа в 4 Нов[о]-Дев[ичий] монастырь. Иней. К закату деревья на золотой эмали. Очень странны при дневном свете рассеянные над могилами красные точки огоньков, неугасимых лампад.
[Следующие записи переписаны на машинке:]
2 Января 1915 г.
Иней, сумерки. Розовеют за садом, в инее, освещенные окна.
3 Января
В 2 часа поехали с Колей в Троице-Сергиевскую Лавру. Были в Троицком соборе у всенощной. Ездили в темноте, в мятель, в Вифанию. Лавра внушительна, внутри тяжело и вульгарно.
4 Января
Были в Скиту, у Черниговской Божьей Матери. Акафисты в подземной церковке. Поп выделывал голосом разные штучки. Вернулись в Москву вечером. Федоров.
5 Января
Провожал Федорова на Николаевский вокзал — поехал в Птб., а потом в Варшаву. Вечером у нас гости, Любочка. Был на заседании. Князь Евг. Трубецкой. […]
7 Января
Поздно встал. Читаю корректуру. Серый день. Все вспоминаются монастыри — сложное и неприятное, болезненное впечатление.
8 Января
Завтракал у нас Горький. Все планы, нервничает. Читал свое воззвание о евреях.
9 Января 15 г.
Отдал в набор свою новую книгу.
Кончил читать Азбуку Толстого. Восхитительно. […]
11 Января
Была Авилова1. Говорила, м. пр., что она ничего не знает, ничего не видала — и вот уже седая голова. […]
14 Января
Все мерзкая погода. Телеграмма от Горького, зовет в Птб. […]
16 Января
Непроглядный мокрый снег к вечеру. Поехали с Колей в Птб. Страшно ударила меня в левое плечо ломовая лошадь оглоблей. Едва не убила.
17 Января. 15 г.
Птб., гост. Англия.
Дивная морозная погода.
Заседание у Сологуба2. Он в смятых штанах и лакированных сбитых туфлях, в смокинге, в зеленоватых шерстяных чулках.
Как беспорядочно несли вздор! «Вырабатывали» воззвание в защиту евреев.
18 Янв.
Поездка на панихиду по Надсону. Волково кладбище. Розовое солнце.
Был в Куокале у Репина3 и Чуковского4. Вечером обедал у Горького на кв[артире] Тихонова. Хорош Птб!
19 Янв.
Вечером с курьерским уехали из Птб. Хотели ехать в Новгород, но поезда ужасно неудобны (в смысле расписания).
28 Янв.
Чествование Юлия. Почтили память худ. Первухина — нынче его похоронили.
29 Янв.
Завтрак с Ильей Толстым5 в «Праге». […]