6 августа.
[…] Был Адамович. Он считает Марину Цветаеву умнее Ходасевича, хотя Ходасевич никогда не скажет глупости, тогда как она — сколько угодно. […]
9 августа.
Приготовили комнату для Капитана. Кончается моя уединенная жизнь в «собственной» комнате. Опять туда и сюда. […]
10 августа.
[…] После завтрака мы с З. Н. [Гиппиус. — М. Г.] долго разговаривали: […] 1) о Прусте она сказала, что он все возится с личностью и это ценно, 2) Об «Я». Я сказала, что с некоторых пор стала чувствовать что все, чем оно было засорено за годы жизни, стало отставать и я стала чувствовать его так, как в 5, 6 лет. Она сказала, что это начало мудрости. 3) О Шестове: «Шестов очень способный, но у него нет Бога. Вот почитайте Шеллинга». […]
2 сентября.
[…] Ян был в Ницце у Зайцевых, я — у З. Н. […] Ходасевич написал З. Н., что Ян очень доволен его рецензией. Я передала ей письмо Яна, в котором он благодарит «за поддержку коммерции». Она очень удивилась. […]
3 сентября.
[…] Вспоминаю, как З. Н. говорила о своих сестрах. Она их действительно любит. Даже лицо у нее делается добрым, просветленным. Ее сестра Татьяна, оказывается, духовный, кроткий человек, настоящая христианка. Она в тюрьме всех мирила, о ней очень жалеют. Арестовали ее из-за провокатора.
Я расспрашивала, похожа ли она на З. Н. — «Нет, совсем, она кроткая. Она художница. А другая сестра — скульпторша». Последнюю З. Н. считает талантливей.
[Возобновляются записи И. А. Бунина. Видимо отрывки переписаны из уничтоженного им дневника:]
11. IX. 29.
Завтрак в Antibes y Сорина — с Глазуновым17 и его женой, Тэффи и Тикстоном. Глазунов вполне рамоли, тупой, равнодушный, даже сюртук как на покойнике. «Вернетесь в Россию?» — «Да-а… Там у меня много обязанностей… Относятся ко мне чрезвычайно хорошо…» И даже рассказал, как кто-то очень важный снял с себя и возложил на него цепь с красной звездой. Получает 200 р. пособия большевицкого.
[Из дневника Веры Николаевны:]
17 сентября.
[…] Ян читал главу из романа Сирина. […] Сирин человек культурный и серьезно относящийся к своим писаниям. Я еще не чувствую размера его таланта, но мастерство большое. Он, конечно, читал и Пруста и др. соврем. евр. писателей, я уж не говорю о классиках. […]
18 сентября.
[…] У З. H. живая переписка с Ходасевичем, который в последнем письме издевается над Степуном18.
25 сентября.
[…] Пришел мой «Овсянико-Куликовский»19. Галина обрадовалась больше всех. […]
13 октября.
Одна в Ницце. Странное чувство. Город кажется мертвым (воскресенье). На набережную не выходила, боюсь встретить знакомых. Хочется один день провести в уединении. […]
Идя на вокзал, я вдруг поняла, что не имею права мешать Яну любить, кого он хочет, раз любовь его имеет источник в Боге. Пусть любит Галину, Капитана, Зурова — только бы от этой любви было ему сладостно на душе.
14 октября.
За Всенощной чувствовала себя такой, как в 8 лет — то же чувство непонятности жизни. […]
Как-то не так надо жить. Что-то настоящее мы упускаем.
Причастие меня взволновало меньше, чем в прошлый раз, в Великую Субботу. На мгновение почувствовала свою одинокость, ни единой души близкой в церкви. […]
29 октября.
Были Кульманы. […] О Шмелеве говорят уже со сдержанным восторгом, о Бальмонте — с умилением. […] По правде сказать, Кульман гораздо лучше сочетается с Шмелевым, чем с Буниным. […]
Они очень нормальные люди: наслаждаются жизнью, когда нужно, горюют, когда полагается, словом, нет неврастении, какая есть в каждом из нас — зачем, к чему? […]
13 ноября.
У Мережковских «как пышно, как богато». В отличном настроении. Премия Нобеля, данная Томасу Манну, не расстроила. Д. С. развивал мысль, что будет хуже. Деньги истратишь, а уже после этого никто не поможет, а разве это много?
19 ноября.
[…] Ездила с Яном в St. Jacques. Все ищем дом на круглый год. Там хорошо, тихо, совсем деревня, есть поместье, но летом, вероятно, очень жарко.
От Зурова никаких вестей, стало от этого тревожно20.
23 ноября.
Утром шум. Я кончала молитву. Вышла в переднюю: вижу высокий молодой человек с чемоданом и Капитан, Значит, Зуров приехал, как и думали — приедет неожиданно. Сразу бросилось в глаза, что на карточке он не похож — узкое лицо, менее красивое, нос длиннее, глаза уже и меньше — но приятные.
Ян уже встал, но еще находился в спальне. […] читал корректуру «Жизни Арсеньева». […] Ян вышел на шум, в очках и знакомство состоялось: […] Зуров вспыхнул, вытянулся по-военному, просто, сдержанно поздоровался. […]
Зуров привез каравай черного мужицкого хлеба, коробку килек, сала, антоновских яблок, клюквы и нам по маленькой корзиночке, с которыми дети ходят по грибы, по ягоды.
Впечатление приятное, простое, сдержанное. Много рассказывал о Латгалии (части б. Псковской губ.), где он бродил последние годы. Народ наш он знает, любит, но не идеализирует. За обедом пили водку под кильки. Потом говорили о народе, о литературе. Ян прочел «Я все молчу» и «Темир». […] Зуров слушал внимательно, местами хорошо улыбался. Вообще улыбка его красит. У него хорошая кожа, густые брови, белые зубы, красивое очертание губ, хотя рот мал.
29 ноября.
Газеты принесли известие о смерти Надежды Ивановны Алексинской. Я весь день вижу ее бодрой, оживленной — то в белом больничном халате, то в изящно-простом платье за обедом в вилла-жюифской столовой. […] Мне пришлось наблюдать Н. И. в два периода моей жизни и оба раза в госпитале «Вилла Жюиф». […] трудно было не восхищаться ею. […]
[Из переписанных Буниным записей:]
?-XI-29.
Солнечный день, на пути в Cannes — обернулись: чисто, близко, четко видные полулежащие горы несказанно-прекрасного серого цвета, над ними эмалевое небо с белыми картинными облаками. Совершенно панно.
30-XI-29.
Если бы теплая, большая комната, с топящейся голландской печкой! Даже и этого никогда не будет. И уже прошла жизнь. […]
[Записи Бунина возобновляются лишь в 1931 году. Из записей Веры Николаевны:]
3 декабря.
[…] З. Н. говорила опять о Савинкове, об его трещине, которая выявилась и в его романах. Вечная мука — можно ли убить? — Вероятно, ни Пилсуд-ский, ни Муссолини об этом не мучались. […]
9 декабря.
[…] Вечером долго разговаривали с Питомцем [Л. Зуровым. — М. Г.]. Он рассказывал об Острове, об имении дяди, где он проводил лето (в 45 в. от Острова). Он знает помещиков, купцов, крестьян. Ян прочел его «Псковщину» — отдельные заметки, она еще не кончена. Ян сделал несколько замечаний.
12 декабря.
[…] З. Н., видимо, хочет видеть Зурова. […] вероятно, и любопытно, и уже враждебно настроена. […] Затем, оказывается, Ходасевич обижен на Яна, что он недоволен его статьей, что он называет его «символистом». Затем еще обижен за то, что Ян пишет о символистах. Затем, оказывается, что Яну платят монархисты. Вот до чего додумываются!
18 декабря.
[…] Гуляли вечером втроем: Ян, Скабарь [Зуров. — М. Г.] и я. Говорили о литературе. У Скабаря хороший вкус — из Тургенева «Первая любовь» и природа. Ян сказал, что хороша «Поездка в Полесье», его думы о жизни. Оценил Скабарь и «Семейное счастье» Толстого, о котором редко кто вспоминает. Ян похвалил его за это.