Пиренн раздраженно напустился на него:
– Ради чего вы начали говорить о военных базах и дани? Вы что, сошли с ума?
– Нет. Я просто подкинул ему наживку и дал выговориться. Вы же заметили, что он умудрился выдать истинные намерения Анакреона – поделить Терминус на земельные владения. Конечно, я не собираюсь способствовать чему-либо подобному.
– Вы не собираетесь! Вы! А кто вы? А могу ли я узнать, чего это вы вдруг начали трепаться о нашей атомной станции? Именно это и сделает нас военной целью.
– Да, – ухмыльнулся Хардин. – Военной целью, от которой лучше держаться подальше. Разве не ясно, зачем я завел этот разговор? Он подтвердил имевшиеся у меня очень серьезные подозрения.
– И в чем же они заключались?
– В том, что Анакреон больше не обладает атомной энергетикой. Если б это было не так, наш друг, без сомнения, сообразил бы, что использование плутония в энергетике стало достоянием древних летописей. Отсюда следует, что и вся остальная Периферия больше не имеет атомной энергетики. И уж точно ее не имеет Смирно, иначе Анакреон не выиграл бы у них большинства сражений в последней войне. Интересно, не правда ли?
– Ба! – Пиренн ушел, охваченный демонической веселостью, а Хардин тихо рассмеялся.
Он отбросил свою сигару и взглянул на простирающуюся Галактику.
– Так что же, они вновь вернулись к нефти и углю? – пробормотал он, оставив прочие мысли при себе.
3.
Отрицая свою власть над "Ведомостями", Хардин был прав разве что технически. Он являлся главным вдохновителем движения за превращение Терминуса в автономный муниципалитет, был избран первым мэром города, так что неудивительно, что он косвенным образом контролировал шестьдесят процентов капитала "Ведомостей" – при том, что ему лично из этого капитала не принадлежало ни гроша.
Пути для такого контроля имелись.
Таким образом, когда Хардин начал предлагать Пиренну, чтобы его допустили на собрания Коллегии Попечителей, "Ведомости" не случайно начали сходную кампанию. Произошел первый в истории Установления массовый митинг с требованием представить город в "национальном" правительстве.
И, в конце концов, Пиренн вынужден был капитулировать – очень неохотно.
Хардин, усевшись за торец стола, лениво размышлял о причинах, делавших ученых-физиков столь плохими администраторами. Возможно, привычка к непреложным фактам и полное неумение приспосабливаться к желаниям народа.
Во всяком случае по левую сторону от него находились Томаз Сатт и Джорд Фара; по правую – Лундин Крэст и Йэйт Фулхэм; сам же Пиренн выполнял функцию председателя. Всех их Хардин, конечно, знал, но по данному случаю они, казалось, напустили на себя дополнительную помпезность.
Продремав начальные формальности, Хардин очнулся, когда Пиренн, предварительно отхлебнув воды из стоявшего перед ним стакана, сказал:
– Я с большим удовольствием информирую Коллегию о следующем. Со времени нашего последнего заседания я получил известие о прибытии через две недели на Терминус лорда Дорвина, Канцлера Империи. Можно считать, что как только Император узнает о сложившейся ситуации, наши отношения с Анакреоном будут улажены к полному нашему удовлетворению.
Он улыбнулся и через весь стол обратился к Хардину:
– Информация об этом передана "Ведомостям"!
Хардин усмехнулся про себя. Было ясно, что желание Пиренна с важным видом выложить ему эти известия и было одной из причин его допуска в святилище. Он невозмутимо произнес:
– Не считая расплывчатых утверждений, чего вы ожидаете от лорда Дорвина?
Ответил Томаз Сатт. Когда он принимал особо величественный вид, то имел плохую привычку говорить о собеседнике в третьем лице.
– Вполне очевидно, – заметил он, – что мэр Хардин – профессиональный циник. Вряд ли он не осознает, что Император никак не допустит попрания своих личных прав.
– Ну и что же он предпримет в таком случае?
Последовала беспокойная возня. Пиренн сказал:
– Вы нарушаете порядок заседания, – и, подумав, добавил, – и, кроме того, позволяете себе утверждения, граничащие с изменой.
– Это и есть ваш ответ?
– Да! Если вам нечего еще сказать…
– Не делайте немедленных выводов. Я хотел задать вопрос. Помимо этого дипломатического жеста – который то ли имеет какой-то иной смысл, то ли нет – делается ли что-либо конкретное для отпора анакреонской угрозе?
Йэйт Фулхэм провел ладонью вдоль своих огненно-рыжих усов.
– Вы видите здесь опасность, так, что ли?
– А вы?
– Едва ли, – в извинительном тоне. – Император…
– Великий космос! – Хардин начал беспокоиться. – Да что же это? Все только и твердят: "Император", "Империя", точно это волшебные слова. Император в тысячах парсеков отсюда, и я сомневаюсь, что он нас вспоминает. А если и так, что он может сделать? То, что осталось в этих краях от имперского флота, находится в руках четырех королевств, и Анакреон отхватил свою долю. Послушайте, мы должны драться пушками, а не словами. Теперь глядите. Мы выгадали два месяца, в основном благодаря тому, что навели Анакреон на мысль о нашем обладании атомным оружием. Но все мы знаем, что это – маленькая невинная ложь. Мы располагаем атомной энергией, но лишь для коммерческих целей, и к тому же ее все равно недостает. Они скоро выяснят это, и если вы думаете, что им понравится, как мы их провели, то ошибаетесь.
– Мой дорогой господин Хар…
– Подождите; я еще не кончил, – Хардин начал закипать, но ему это состояние нравилось. – Очень здорово втягивать в это дело канцлеров, но было бы куда лучше втянуть несколько больших осадных орудий, подходящих для атомных зарядов. Мы потеряли два месяца, господа, и новых двух у нас может и не быть. Что вы предполагаете делать?
Лундин Крэст, сердито морща длинный нос, заявил:
– Если вы предлагаете милитаризацию Установления, я об этом не желаю слышать. Это нас сразу столкнет в политику. Мы, господин мэр, научное установление – и ничего больше.
Сатт добавил:
– Он к тому же не сознает, что вооружение отвлечет людей – ценных людей! – от Энциклопедии. Это недопустимо при любых обстоятельствах.
– Очень справедливо, – согласился Пиренн. – В первую очередь и всегда – Энциклопедия.
Хардин мысленно застонал. Коллегия, видимо, страдала острой энциклопедической горячкой. Он сказал ледяным тоном:
– Доходило ли когда-либо до сознания Коллегии, что Терминус может иметь другие интересы, помимо Энциклопедии?
Пиренн ответил:
– Я не представляю, Хардин, как Установление может иметь какие бы то ни было интересы помимо Энциклопедии.
– Я сказал не "Установление", а "Терминус". Я боюсь, что вы не понимаете ситуации. Нас на Терминусе добрый миллион, и не более ста пятидесяти тысяч человек из них занимаются Энциклопедией непосредственно. Для всех остальных это просто дом. Мы здесь родились. Мы здесь живем. По сравнению с нашими фермами, нашими домами, нашими фабриками Энциклопедия для нас мало что значит. Мы хотим их защитить.
Его заглушили.
– Сперва Энциклопедия, – стоял на своем Крэст. – Мы должны завершить нашу миссию.
– К чертям миссию, – воскликнул Хардин. – Пятьдесят лет назад она, возможно, чего-то стоила. Но теперь пришло новое поколение.
– Это несущественно, – возразил Пиренн. – Мы – ученые.
И Хардин бросился в открывшуюся брешь.
– Да ну! Это лишь красивая галлюцинация. Ваша кучка людей – превосходный пример того, что происходило за тысячи лет с целой Галактикой. Что это за наука – завязнуть здесь на века, классифицируя труды ученых последнего тысячелетия? Вы хоть когда-либо думали о том, чтобы работать дальше, расширить познания и дополнить их? Нет! Вы счастливы в этом болоте. И вся Галактика счастлива и пребывает в таком же виде Космос знает как долго. Вот почему восстает Периферия; вот почему рвутся связи; вот почему дурацкие войны становятся вечными; вот почему целые системы теряют атомную технологию и возвращаются к варварским методам химической энергетики. Если вас интересует мое мнение, – воскликнул он, – Галактическая Империя умирает!