Хардин нахмурился.
— Ну и что из того? На мой взгляд, это вообще не имеет отношения к делу. Сперва я начал в таком духе, поскольку варвары глядели на нашу науку как на разновидность волшебной магии, и проще всего оказалось заставить их принять ее именно на этой основе. Жречество образовалось само собой, а если мы и помогали этому, то лишь шли по пути наименьшего сопротивления. Это несерьезно.
— Но эти жрецы состоят при энергостанциях. А это серьезно.
— Это так, но обучали их мы. Их познания являются чисто эмпирическими, и они твердо верят в окружающий их маскарад.
— А если один из них пробьется через ритуалы и будет обладать дарованием, достаточным, чтобы отринуть эмпирику? Что тогда помешает ему изучить подлинные методы и продать их наиболее подходящему покупателю? Какую цену тогда мы будем иметь для Королевств?
— Шансов на это мало, Сермак. Вы судите поверхностно. Лучшие люди со всех планет Королевств каждый год посылаются сюда, на Установление, и обучаются жречеству. А лучшие из них остаются здесь, как исследователи. Если вы думаете, что отбывающие, не имея практически никаких знаний об основах науки или, что еще хуже, обладая искаженными знаниями, преподаваемыми жрецам, смогут пробить преграды к атомной энергии, к электронике, к теории гипердвигателей — то вы судите о науке очень романтично и очень глупо. Чтобы зайти так далеко, нужно иметь настоящие мозги и готовиться всю жизнь.
Во время этой речи Йохан Ли резко поднялся и покинул помещение. Теперь он вернулся, и, когда Хардин кончил говорить, наклонился к уху своего начальника. Они шепотом обменялись парой слов, затем Ли вручил Хардину свинцовый цилиндр и, бросив враждебный взгляд на депутацию, занял свое кресло.
Хардин вертел цилиндр в руках, наблюдая за депутацией сквозь опущенные ресницы. Затем он резким, внезапным поворотом открыл крышку, и только Сермак удержался, чтобы не скосить глаза в сторону выпавшего свертка бумаги.
— Короче, господа, — сказал Хардин, одновременно просматривая письмо, — правительство полагает, что знает, как ему поступать.
Страницу покрывали строки запутанного и бессмысленного шифра, а в углу были нацарапаны карандашом два слова, в которых и заключалось сообщение. Он уловил это сразу же и небрежно бросил листок в люк сжигателя.
— На этом, — продолжал Хардин, — разговор наш, боюсь, закончен. Был рад встретиться с вами. Спасибо, что зашли.
Он машинально пожал всем руки, и депутация удалилась. Хардин почти позабыл, как смеются, но после того, как Сермак и его трое молчаливых коллег удалились на достаточное расстояние, он, метнув веселый взгляд на Ли, затрясся в сухом хихиканьи.
— Как тебе понравилось это соревнование в блефе, Ли?
Ли брюзгливо фыркнул.
— Я не уверен, что он блефовал. Если ты будешь продолжать деликатничать с ним, он окажется вполне в состоянии выиграть следующие выборы, как он и заявляет.
— О, вполне может быть, вполне. Если до этого ничего не случится.
— Ты лучше убедись, что ничего не случится в обратном смысле, Хардин. Я говорю тебе, что у Сермака есть последователи. А если он не будет ждать следующих выборов? Были времена, когда и мы с тобой устраивали дела силой, невзирая на твой лозунг насчет того, что представляет собой насилие.
Хардин приподнял бровь.
— Ты сегодня пессимистичен, Ли. Но в твоих словах странным образом слышны и противоположные нотки — иначе ты не говорил бы о насилии. Наш собственный маленький путч прошел, как ты помнишь, бескровно. Он явился необходимой мерой, начатой в должное время, и проходил гладко, безболезненно, почти без усилий. Что до Сермака, то он окажется на других позициях. Мы с тобой, Ли, не Энциклопедисты. Мы подготовлены. Прикажи своим людям заняться понемногу этими мальчишками, старина. Не стоит позволять им обнаружить, что за ними следят — но глаза надо держать открытыми, ты же понимаешь.
Ли иронически и удовлетворенно рассмеялся.
— Хорош бы я был, если б дожидался твоих приказов, не так ли, Хардин? Уже месяц Сермак и его люди находятся под наблюдением.
Мэр хмыкнул.
— Первым сообразил, да? Ладно. Кстати, — заметил он тихо, — посол Верисоф возвращается на Терминус. Временно, надеюсь.
Последовало короткое, слегка пугающее молчание. Наконец Ли произнес:
— Так вот о чем шла речь в сообщении? Уже начинается?
— Не знаю. Не могу сказать ничего, пока не услышу, что сообщит Верисоф. Но, может быть, действительно начинается. В конце концов, дела просто обязаны начаться до выборов. А почему это ты так побледнел?