Верисоф задумчиво кивнул.
— Почти столь же запутанные рассуждения мне приходилось слышать в храмах Анакреона. И как же ты надеешься уловить момент для действий?
— Уже уловил. Согласись, что как только мы отремонтируем крейсер, ничто не удержит Виениса от нападения на нас. В этом смысле альтернативы не останется.
— Да.
— Прекрасно. Это насчет внешнего аспекта. С другой стороны, ты согласен также и с тем, что после следующих выборов появится новый, враждебный Совет, который вынудит предпринять действия против Анакреона. И здесь нет альтернативы.
— Да.
— А как только альтернативы исчезают, приходит кризис. Или, что то же самое, — я начинаю беспокоиться.
Он сделал паузу. Верисоф ждал продолжения. Медленно, почти неохотно Хардин произнес:
— У меня возникла мысль — скорее, представление, — что внешнее и внутреннее воздействия спланированы так, чтобы достигнуть пика одновременно. Но сейчас есть разница в несколько месяцев. Виенис, вероятно, нападет до весны, а выборы еще через год.
— Это кажется не столь уж существенным.
— Не знаю. Может быть это следствие неизбежных ошибок в расчетах, а может быть и того обстоятельства, что мне известно слишком многое. Я старался никогда не допускать влияния моих предвидений на мои действия, но могу ли я быть в этом уверен? И какое влияние может оказать это расхождение? Во всяком случае, — он поднял голову, — я твердо решил одно.
— Что же?
— Когда кризис разразится, я отправлюсь на Анакреон. Я должен быть на месте… Впрочем, хватит, Верисоф. Уже поздно. Хорошо бы нынче ночью пуститься в загул. Я хочу немного расслабиться.
— Тогда это надо делать здесь, — сказал Верисоф. — Я не хочу быть узнанным, чтобы у новой партии, которую формируют твои драгоценные советники, не было повода для разговоров. Закажи коньяк.
Хардин так и поступил — но коньяка заказал совсем немного.
3.
В давние времена, когда Галактическая Империя охватывала всю Галактику, а Анакреон был богатейшей из префектур Периферии, не одному Императору доводилось с большой помпой посещать вице-королевский дворец. И ни один из них не покидал его, не испытав свое умение владеть глайдером и игольным ружьем на пернатой летающей крепости, именуемой птицей Ньяк.
С наступлением упадка слава Анакреона ушла в небытие. Вице-королевский дворец превратился в продуваемые сквозняками руины, за исключением одного крыла, отремонтированного мастерами Установления. И уже лет двести Императоры на Анакреоне не появлялись.
Но охота на Ньяков по-прежнему оставалась королевским спортом, и верный глаз да владение игольным ружьем все еще были первыми из требований, предъявляемых к королям Анакреона.
Лепольд I, король Анакреона и — как неизменно, но лживо добавлялось, — властитель Внешних Доминионов, хотя и не достиг еще шестнадцати лет, уже много раз успел доказать свое умение. Он подстрелил своего первого Ньяка, едва достигнув тринадцати; десятого — спустя неделю после восшествия на престол; а сейчас возвращался с сорок шестым.
— Пятьдесят — до моего совершеннолетия, — ликовал он. — Кто хочет пари?
Но придворные не заключали пари по поводу способностей короля. Выигрывать такие пари было бы смертельно опасно. Так что никто не отозвался, и король в отличном настроении пошел переодеваться.
— Лепольд!
Король остановился как вкопанный, ибо лишь один голос мог окликнуть его. Он хмуро обернулся.
Виенис стоял на пороге своих покоев и мрачно взирал на юного племянника.
— Отошли их прочь, — нетерпеливо указал он. — Выгони всех.
Король коротко кивнул, и двое камергеров, поклонившись, попятились вниз по лестнице. Лепольд вошел в комнату дяди.
Виенис угрюмо взглянул на охотничий костюм короля.
— Скоро тебе надо будет думать о более важных вещах, чем охота на Ньяков.
Он отвернулся и заковылял к столу. С тех пор, как он стал слишком стар для гонок по воздуху, опасных бросков под крылья Ньяков и рывков глайдера при каждом движении ноги, его стали раздражать все эти занятия в целом.