— Я не знаю, — коротко бросил Борт. — Для них он верховный жрец. Насколько мне известно, он просто консультирует жречество по техническим вопросам. Он марионетка, черт бы его побрал, этого свадебного генерала!
Наступило всеобщее молчание, и взгляды обратились на Сермака. Молодой партийный лидер, нервно покусывая ногти, громко объявил:
— Плохи дела. Все это подозрительно!
Он огляделся и добавил более энергично:
— Неужто Хардин такой дурак?
— Видимо, — пожал плечами Борт.
— Никогда! Что-то тут не то. Чтобы так тщательно и безнадежно перерезать собственную глотку, надо быть колоссально тупым. Хардин не мог оказаться таковым, даже будучи полным дураком, а последнее утверждение я отвергаю. С другой стороны — оснастить Анакреон всеми видами вооружений! Я этого не понимаю.
— Вопрос этот, признаться, непонятен, — сказал Борт, — но факты налицо. Что мы еще можем предположить?
— Откровенная измена, — отрывисто произнес Вальто. — Он у них на содержании.
Но Сермак нетерпеливо мотнул головой.
— И этого я не принимаю. Вся история столь нелепа и бессмысленна… Скажи-ка, Борт, слышал ли ты что-нибудь о боевом крейсере, который, как предполагается, Установление должно привести в порядок для использования в анакреонском флоте?
— Боевом крейсере?
— Старом имперском крейсере…
— Нет, не слышал. Но это ничего не значит. Базы военного флота — это религиозные святилища, куда обычный люд категорически не допускается. О состоянии флота вообще никогда не сообщают.
— Тем не менее, кое-какие слухи просочились. Люди из Партии поднимали этот вопрос в Совете. И Хардин ничего не отрицал. Его представитель угрожал распространителям слухов — не более того. Возможно, это тоже имеет значение.
— Все один к одному, — сказал Борт. — Кругом безумие. Одно сообщение хуже другого — если только они заслуживают доверия.
— Неужели, — заметил Орси, — Хардин располагает каким-то секретным оружием? Ведь это…
— Да, — со злостью произнес Сермак, — огромный дьявол из табакерки, который выскочит в нужный психологический момент и до смерти напугает старину Виениса. Если б Установление зависело от некоего секретного оружия, оно могло бы само взорвать себя ко всем чертям и избавиться от агонии в ожидании конца.
— Хорошо, — сказал Орси, поспешно сменив тему, — поставим вопрос так: сколько времени у нас осталось? Как ты думаешь, Борт?
— Не смотрите на меня так: я не знаю, хотя вопрос действительно именно в этом. Анакреонская пресса вообще никогда не упоминает об Установлении. В данное время она всецело заполнена предстоящими празднествами. Как вы знаете, на следующей неделе Лепольд станет совершеннолетним.
— Значит, у нас есть несколько месяцев, — Вальто впервые за весь вечер улыбнулся. — Это дает нам время…
— Это дает нам время, держи карман! — взревел нетерпеливо Борт. — Король — бог, говорю я вам. Вы думаете, что он должен провести пропагандистскую кампанию, чтобы воодушевить свой народ? Или вы думаете, что он должен обвинить нас в агрессии и дать волю дешевым эмоциям? Когда придет время нанести удар, Лепольд отдаст приказ, и народ пойдет в бой. Именно так. Вот в чем проклятие системы. Богу не задают вопросов. Приказ же он может отдать хоть завтра.
Все заговорили разом, и Сермак хлопнул пару раз по столу, призывая к тишине. Тут открылась входная дверь, и ворвался Леви Нораст. Он взлетел по лестницам, не снимая пальто и разбрасывая хлопья снега.
— Поглядите на это! — закричал он, бросив на стол мерзлую, усыпанную снегом газету. — И все визоры забиты тем же.
Пять голов склонились над развернутой газетой. Сермак приглушенно произнес:
— Великий Космос, он же отправляется на Анакреон! Отправляется на Анакреон!
— Это в самом деле измена, — взвизгнул возбужденно Тарки. — Провалиться мне, если Вальто не прав! Он продал нас и теперь отправляется туда за вознаграждением.
Сермак встал.
— У нас теперь нет выбора. Завтра я собираюсь просить Совет, чтобы он вынес вотум недоверия Хардину. А если и это провалится…
5.
Снегопад прекратился, но снег смерзся на земле толстым слоем, и скользивший мобиль с немалым трудом продвигался по пустынным улицам. Темно-серый свет едва брезжившей зари был холоден не только в поэтическом, но и в буквальном смысле — и даже в эти смутные для Установления времена никто, будь он акционистом или же сторонником Хардина, не обнаруживал достаточного рвения, чтобы в подобную рань показаться на улице.
Йохану Ли не нравилась вся затея, и его ворчание сделалось вполне различимым.