– Мы все так думали в фирме, – сказал он, – и я, и отец, и Граббе, и Постлекотт, наш главный клерк.
Постлекотт – последующий, третий по счету, на отправку в колледж и стал очень меланхоличным. Но именно сейчас ему особенно не терпится посмотреть, как Красвеллер это перенесет.
– Какое отношение все это имеет к замужеству Евы?
– Я полагаю, что мог бы жениться на ней. Но он не составил никакого завещания.
– Какое это имеет значение? Еве никто не помешает принять наследство.
– Но он может уехать, мистер Невербенд, – прошептал Граундл, – и как мне тогда быть? Если он уедет в Окленд или в Сидней и оставит кого-нибудь управлять имуществом вместо себя, что вы сможете сделать? Именно это я хочу знать. Закон гласит, что он должен быть сдан на хранение в определенный день.
– В глазах закона он станет никем, – сказал я со всей властностью президента.
– Но если он и его дочь поймут друг друга, если будет составлен акт, по которому Литтл-Крайстчерч будет оставлен попечителям, если он продолжит жить в Сиднее на хороших землях, получая все доходы и назначив попечителей законными владельцами, – где тогда должен быть я?
– В таком случае, – сказал я, потратив две или три минуты на размышления, – в таком случае, я полагаю, собственность будет конфискована по закону и перейдет к его естественному наследнику. Если его естественным наследником будет ваша жена, то это будет то же самое, как если бы имущество принадлежало вам.
Молодой Граундл покачал головой.
– Я не знаю, чего бы вы еще хотели узнать. Во всяком случае, большего вы ничего не услышите.
Признаюсь, в тот момент мне пришла в голову мысль о том, что у моего мальчика есть шанс добиться успеха с наследницей. Если верить словам моей жены, Джек набросился бы на девушку с такой же силой, как и она сама, и он поклялся своей матери, когда утром ему рассказали о поцелуе за дверью, что снесет голову этого грубияна с плеч еще до того, как пройдет несколько дней. Если смотреть на дело только со стороны Джека, то мне казалось, что в этом случае Литтл-Крайстчерч будет в полной безопасности, пусть Красвеллер будет сдан на хранение, или даже убежит в Сидней.
– Вы не знаете наверняка о конфискации имущества, – сказал Абрахам.
– Я сказал вам столько, мистер Граундл, сколько вам подобает знать, – ответил я со всей строгостью. – Чтобы узнать точное условие закона, вы должны заглянуть в свод законов, а не обращаться к президенту республики.
После этого Абрахам Граундл ушел. Я напустил на себя сердитый вид, как будто обиделся на него за то, что он побеспокоил меня по какому-то пустяковому вопросу, отняв кучу невосполнимого времени. Но на самом деле он натолкнул меня на очень серьезные и глубоки размышления. Неужели Красвеллер, мой личный друг, человек, которому я доверил самые сокровенные тайны своей души в этом важном вопросе, – неужели он не захочет передать деньги и бизнес, когда наступит день? Может ли быть, чтобы он стремился бежать от своей страны и ее законов, как раз когда наступит время, когда эти законы коснуться его во благо этой страны? Я не мог даже подумать, что он настолько тщеславен, настолько жаден, настолько эгоистичен и настолько непатриотичен. Но это было еще не все. Если он попытается сбежать, сможем ли мы помешать ему? А если он все-таки сбежит, какой шаг мы должны предпринять дальше? Правительство Нового Южного Уэльса было настроено враждебно по отношению к нам по вопросу о Установленном сроке и, конечно, не выдаст его, подчиняясь какому-либо закону об экстрадиции. И он мог бы оставить свое имущество доверенным лицам, которые бы управляли им от его имени, хотя, насколько это касается Британулы, он был бы вне досягаемости закона и рассматривался бы даже как находящийся за гранью жизни. И если он, первый из приверженцев Установленного срока, сбежит, то мода на такие побеги станет общепринятой. Таким образом, мы избавимся от наших стариков, и наша цель будет достигнута. Но, заглядывая вперед, я с первого взгляда видел, что если один или два богатых члена нашего общества смогут таким образом сбежать, то будет почти невозможно выполнить закон в отношении тех, у кого нет таких средств. Но больше всего меня раздражало то, что Габриэль Красвеллер желает сбежать, что он стремится перевернуть всю систему, чтобы сохранить жалкие остатки своей жизни. Если бы он так поступил, от кого можно было бы ожидать, что он воздержится от подобного? Если он окажется лживым, когда наступит момент, кто окажется правдивым? И он, первый, самый первый в нашем списке! Молодой Граундл покинул меня, и, когда я сидел и думал об этом, у меня на мгновение возникло искушение полностью отказаться от Установленного срока. Но пока я оставался в тихом раздумье, ко мне пришли прекрасные мысли. Если бы я осмелился считать себя передовым духом своего века, и если бы меня отбросила назад человеческая слабость одного бедного существа, которое не собрало достаточно силы в своем сердце, чтобы смотреть смерти в лицо и смеяться над ней. Это была трудность – большая трудность. Возможно, это была та сокрушительная трудность, которая положила бы конец системе в том, что касалось моего существования. Но я вспомнил, сколько первых реформаторов погибло в своих попытках достичь цели, и как редко первому человеку удавалось преодолеть стены предрассудков и ворваться в цитадель разума. Но они не сдавались, когда все шло против них, и хотя они не довели свои взгляды до человечества, все же они упорствовали, и их усилия не были окончательно потеряны для мира.