-К тому времени Степана Герасимовича уже вывели из Совета церквей?
Да, его к тому времени уже вывели, примерно, в 78 году. У нас было общение Совета церквей в Ростове. Обсудили все вопросы, положение нашего братства, и Степан Герасимович высказал так: «Вы знаете, братья, я уже настолько устал, что мне нужен отдых. У меня вся психика напряжена. Я когда увижу милиционера, меня трясет просто». Можно было понять человека, что все время на нелегальном положении, бегает, а возраст надо полагать. Он говорит: «Я вот так надумал и говорю вам. После этого совещания я еду домой, в Шевченко. Иду в свой сельсовет и скажу, что я пришел в семью и в церковь. Или вы сажаете меня или я буду работать в церкви и служить Богу. Если посадят, то посадят, а нет, то я буду там». Мы с братьями помолились. Я говорю: «Действительно, устал человек и пусть он избирает так». Но его вывели за эти дела, даже еще больше. Когда он так сказал, а потом поехал домой, взял билет на поезд, и уже объявили подход поезда, вдруг два человека, один с одной стороны, другой с другой, взяли его под руки. «Степан Герасимович, не вырывайтесь. Вы пойдете с нами. Вы арестованы» - сказали они. Сзади стояла машина, открыта дверка. Его в пикап, и повезли в Ростовское КГБ. Там ничего с ним не вели. Он рассказывал, что часа два или три сидел там, а потом машина приехала, и его повезли в аэропорт, на самолет, и в Киев. В Киеве поместили в гостинице. В номере с ним жил работник КГБ. Его там неделю держали. Каждый день приходили на допросы. Допросы были такие: «Как Вы смотрите на Винса, на Крючкова, на Шапталу, на Хорева?» И он говорит: «Я стал говорить, а потом мне дошло, что я говорю. Об одном говорю положительно, о другом отрицательно. Я же им даю какие -то характеристики». Они спрашивают: «О Шаптале, что Вы скажете?» Это он мне рассказывал. Он говорит: «Шаптала также как и я. У него такие же мысли как и у меня. Что он, что я, это -одно». Они снова: «Как Вы смотрите на Винса?» Винса к тому времени уже выслали. Он отвечает: «Винс- наш брат, хороший брат. Его оправили в Америку». «Как на Крючкова?» И тогда он спохватился: «Что же я буду говорить, как я мыслю, они же потом будут делать свои заключения, - и он говорит - Ничего я вам не скажу. Это мои братья все, и я их всех люблю, и все они труженики Божьи». КГБ: «Чем Вы будете заниматься если мы Вас отпустим?» И так целую неделю кормили они его: завтрак, обед, ужин, в гостинице жил, а потом отдали ему паспорт, деньги и говорят: «Мы знаем, что это деньги не Ваши, это деньги для Совета родственников узников. Вы везли их расплачиваться. Мы знаем это». Может это и не те деньги были, но они так сказали. Он тогда отсчитал за гостиницу, за питание: «Это за то, что вы меня содержали. Я с вами расплачиваюсь». КГБ: «Да что Вы, Степан Герасимович». Он: «Нет, должником я не хочу быть с вами, никому не оставайтесь должным. Я с вами рассчитался». И оставил им эти деньги. КГБ: «Иди в свой сельсовет, тебя никто не тронет». С Киева он возвратился ко мне. Рассказал все это. Мы помолились и он поехал домой. Приехал домой, сходил в сельсовет, рассказал. Ему сказали: «Иди и служи своему Богу». И на этом кончилось дело. Но потом братья рассчитались с ним. Однако, все это потрясло его очень. О нем вышла пленка как о предателе. Это было ужасно для него, когда он, действительно, был издерган внешними. Когда Шумейко пригласил меня, я приехал. Там были из братьев человек 10 еще из тех, которые поддерживали Совет церквей, с которыми я работал, и которых не пригласили на Тульское совещание. И вот мы стали собираться и молиться. Потом выработали документ «Братское согласие». Вообще, у нас по области 6 церквей вывели из Совета церквей. Когда меня вывели, и братья были против, поддержав меня, то их тоже вывели вместе со служителями из Совета церквей.