Брендон Сандерсон
Устремленная в небо
Посвящается Карен Альстром, сосчитавшей все дни, о которых я забыл.
Пролог
На поверхность лезут одни дураки. Глупо так рисковать собой – всегда говорила моя мама. Мало того что там почти непрерывно падают глыбы из пояса обломков, так еще и никогда не знаешь, когда креллам вздумается напасть.
Конечно, отец отправлялся на поверхность почти каждый день – как пилоту ему просто приходилось это делать. Наверное, по маминой классификации это делало его суперглупым, но я всегда считала его суперхрабрым.
Меня очень удивило, когда однажды, после многих лет упрашиваний, он все-таки согласился взять меня с собой наверх.
Мне тогда было семь лет, но сама я считала себя уже совсем взрослой и очень умной. Я торопливо шла следом за отцом, держа в руке фонарь, чтобы освещать усеянную булыжниками пещеру. Во многих местах каменные стены туннеля избороздились трещинами, скорее всего из-за крелльских бомбардировок – у себя внизу мы ощущали их по дребезжанию посуды и мигающему свету.
Я представляла себе, что эти разбитые каменные глыбы – на самом деле искалеченные тела моих врагов, они лежали там с раздробленными костями и тянули вверх дрожащие руки в жесте полного и безоговорочного поражения.
Я была очень странным ребенком.
Когда я догнала отца, он оглянулся, потом улыбнулся. У него была самая лучшая в мире улыбка, настолько уверенная, будто его никогда не беспокоило, что о нем говорят. Никогда не беспокоило, что он не такой, как все, или просто не вписывается в общую массу.
Хотя почему, собственно, это должно было его беспокоить? Его все любили. Даже те, кто ненавидел мороженое и игрушечные мечи, даже мелкий нытик Родж Маккефри – все любили моего отца.
Отец взял меня за руку и указал вперед:
– Следующий участок немного сложноват. Давай я тебя подниму.
– Сама справлюсь, – сказала я и вырвала руку.
Ведь я была уже взрослая. Я сама собрала свой рюкзак и оставила Рудомета, своего плюшевого медведя, дома. Плюшевые медведи – это для малышни, даже если ты сама смастерила для своего экзоскелет из веревочек и обломков керамики.
Само собой, игрушечный истребитель я с собой взяла. Что я, дура, что ли? А вдруг мы угодим под атаку креллов, они разбомбят нам пути отступления, и нам придется до конца жизни обитать в заброшенных пустошах, где нет людей и никаких следов цивилизации?
Любой девочке нужно иметь при себе игрушечный истребитель. Просто на всякий случай.
Я отдала рюкзак отцу и посмотрела наверх через трещину в камнях. Там, за дырой наверху, было… что-то. Сквозь нее сочился какой-то странный свет, совершенно непохожий на неяркое свечение наших фонарей.
«Поверхность… Небо!» Я заулыбалась и полезла по крутому склону – частично каменистому, частично галечному. Руки то и дело соскальзывали, и я поцарапалась об острый край, но не расплакалась. Дочери пилотов не плачут.
На глаз до трещины в своде пещеры было метров сто. Ну почему же я такая маленькая?! Ничего, скоро я вырасту такой же высокой, как мой отец. И тогда уже не буду самой мелкой из всех детей. Я посмеюсь над всеми с высоты своего роста, и им придется признать, какая я большая.
Я добралась до вершины камня и что-то тихо проворчала. Следующая зацепка была слишком далеко. Я прикинула расстояние – и решительно прыгнула. Как и у всякой девочки, выросшей в семье Непокорных, у меня было сердце звездного дракона.
И тело семилетнего ребенка. Так что я недопрыгнула на добрых полметра.
Сильная рука подхватила меня, не дав упасть. Отец усмехнулся. Он держал меня за комбинезон, который я разрисовала маркерами под его летный костюм. Я даже изобразила слева на груди такой же значок, как у него, – знак пилота. Он был сделан в виде маленького истребителя со следами выхлопа внизу.
Отец втащил меня к себе на камень, потом свободной рукой включил свой энергошнур. Устройство выглядело как металлический браслет, но стоило отцу включить его, постучав двумя пальцами по ладони, как оно вспыхнуло ярко-красным сиянием. Отец дотронулся до камня наверху, а когда отвел руку, от нее потянулась густая полоса света, словно обхватившая камень сверкающая веревка. Он плотно обвязал другим ее концом меня под мышками, потом отделил веревку от браслета. Браслет погас, но светящаяся веревка осталась на месте, накрепко прикрепляя меня к камням.
Я всегда думала, что энергошнуры обжигающие на ощупь, но он был просто теплый. Как объятия.
– Ну что, Юла, – сказал отец, назвав мое прозвище. – Попробуй еще раз.
– Мне он не нужен! – возмутилась я, дернув страховочный шнур.
– Уважь своего боязливого отца.
– Боязливого? Да ты ничего не боишься! Ты же воюешь с креллами!
Отец рассмеялся:
– Я лучше встречусь с сотней крелльских кораблей, чем с твоей матерью, если ты вернешься домой со сломанной рукой, малышка.
– Никакая я не малышка! А если я сломаю руку, можешь оставить меня тут, пока она не срастется! Я буду сражаться с пещерными чудовищами, одичаю, стану ходить в шкурах и…
– Лезь давай, – с улыбкой сказал отец. – С пещерными чудовищами сразишься в другой раз. Хотя мне кажется, тут ты не найдешь никаких чудовищ, кроме длиннохвостых и зубатых.
Скрепя сердце пришлось признать, что энергошнур действительно помог, и я подтянулась выше. Мы добрались до трещины, и отец подтолкнул меня вперед. Я ухватилась за край и вылезла из пещеры, впервые в жизни оказавшись на поверхности.
Она была такая… открытая!
Я раскрыла рот от изумления и уставилась наверх, на… ничто. Просто… просто поверхность. Ни потолка, ни стен. Я всегда представляла себе поверхность как очень и очень большую пещеру. Но она оказалась еще больше и вместе с тем меньше, чем я ожидала.
Вот это да!
Отец выбрался следом за мной и отряхнул комбинезон от пыли. Я посмотрела на него, потом снова на небо. И заулыбалась до ушей.
– Не страшно? – спросил отец.
Я сердито зыркнула на него.
Отец рассмеялся:
– Извини. Неправильное слово. Просто многим людям небо кажется пугающим, Спенса.
– Оно замечательное! – прошептала я, глядя на эту безбрежную пустоту, на воздух, уходящий вверх, в бесконечную серость, и постепенно сливающийся с чернотой.
Но все же в моем воображении поверхность рисовалась мне более светлой. Нашу планету Россыпь защищало несколько мощных слоев древнего космического мусора, который находился высоко-высоко, за пределами атмосферы. Потерпевшие крушение орбитальные станции, огромные металлические щиты, глыбы старого металла размером с гору – их было там множество слоев, эдаких сломанных панцирей планеты.
Ничего из этого мы не строили. Мы свалились на эту планету, еще когда моя бабушка была маленькой, и все это добро было древним уже тогда. Однако кое-что до сих пор работало. Например, в нижнем слое, ближайшем к планете, были гигантские светящиеся прямоугольники. Я слышала о них. Небесные светильники – огромные летающие фонари, дающие планете освещение и тепло.
Предполагалось, что там еще куча всяких штук поменьше, особенно в самом нижнем слое. Я сощурилась и попыталась что-нибудь разглядеть, но до космоса было слишком далеко. Так что, кроме двух ближайших светильников, висевших прямо над нами, я увидела лишь неясные узоры в серой вышине. Пятна посветлее и пятна потемнее.
– Креллы живут там, наверху? – спросила я. – За поясом обломков?
– Да, – сказал отец. – Они пролетают через дыры в слоях и нападают на нас.
– А как они нас находят? – не унималась я. – Здесь же так много места! – Похоже, мир был куда больше, чем мне казалось в наших нижних пещерах.
– Они каким-то образом чувствуют, когда люди собираются вместе, – ответил отец. – Каждый раз, как численность населения какой-нибудь пещеры становится слишком большой, креллы нападают и бомбят ее.
Когда-то наш народ был частью флота космических кораблей. Креллы загнали нас к этой планете, где мы совершили аварийную посадку и были вынуждены разделиться, чтобы выжить. Теперь мы жили кланами, каждый из которых вел свою родословную к экипажам одного из тех кораблей.