— Пусть будет двадцать минут. Ужасно не люблю ждать.
Кабак в «Империале» оказался классный — настоящие кожаные кресла, деревянные телефонные кабинки, в мужском туалете — диван. Блестящие серебристые обои увешаны десятками юбилейных фотографий с автографами. Бармен при галстуке и, по всей видимости, вполне лояльно относится к своей профессии.
— Вы наш гость?
— У меня тут встреча с вашим гостем.
— Вы — в первый раз, я угадал?
Я кивнул и выпустил струйку дыма.
— Что закажете?
— Бурбон. Неразбавленный.
Бармен повернулся и налил в искрометный хрусталь на два пальца бурбона. Снова повернулся и поставил стакан передо мной. Чем-то он смахивал на педиатра.
— За счет заведения. Считайте это приветствием гостиницы «Империал».
Я достал десятидолларовую бумажку и бросил ее на стойку бара.
— Считайте это десяткой.
Бармен дважды ударил пальцем по стойке и забрал купюру.
Я сделал хороший глоток и неторопливо осмотрел бар. Отменный бурбон — еще одно очко в пользу «Империала». Просторный зал. И не меньше дюжины посетителей различной степени алкогольного опьянения. Но, они так разбросаны, что бар ^выглядит практически пустым.
Уславливаясь с Реган о встрече, я знал, что доберусь до «Империала» за десять минут — просто хотел появиться в кабаке раньше Реган и провести рекогносцировку. Не было особых причин считать, что за нею следит АНБ, но я желал удостовериться.
Вроде бы здесь чисто. Я повернулся к бару и взял из большой хрустальной пепельницы полувыкуренную «Лаки». Через минуту, гася окурок, я учуял пленительный аромат, и слева от меня на вращающийся табурет опустилась Реган. Бармена точно подстегнули.
— Добрый вечер, миссис Мэдсен. Чего изволите?
— Бокал «пино нуар». А моему другу — что он захочет.
— Записать на ваш счет?
— Да, Дуглас, если можно.
Реган взглянула на мое отражение в зеркальной стенке бара. Голос ее звучал приглушенно, гипнотизирующе:
— Пожалуй, и впрямь недурное начало свидания.
Я взял стакан бурбона.
— Ну, не знаю, не знаю. Как насчет твоего мужа? А дети? Кстати, сколько их у тебя?
— Кажется, тринадцать или четырнадцать.
Бармен Дуглас выставил напитки. Реган, глядя на меня, приподняла бокал.
— За уникальную моральную устойчивость.
Мы выпили, словно совершили ритуал. Держа в руке бокал с вином, Реган другую руку сунула под табурет и взяла хозяйственную сумку.
— А не перейти ли нам в уголок потемнее?
Я положил сигареты в карман, допил первый стакан бурбона, встал, поднял рюкзачок, прихватил второй бурбон и пошел следом за Реган. Какая плавная походка, какая изящная фигура!.. Чем-то эта женщина напоминала тигренка, принесенного из лесу в дом. С виду — сама игривость и беззащитность, а попробуешь взять в руки — одной царапиной не отделаешься.
Мы облюбовали столик в углу, Реган выбрала ближайшее ко мне кресло. Впрочем, она села не слишком близко. Нагнулась в противоположную сторону от меня и достала из сумки элегантную косметичку, в которой почему-то оказались сигареты. Я зажег спичку и поднес к сигарете, уютно угнездившейся между спелых губ. И снова на мою грубую лапу легла прохладная ладонь. Реган затянулась, вынула сигарету изо рта и задула спичку. Мой желудок запрыгал, как рыба на палубе сейнера.
— Шкатулку принес?
Чтобы успокоиться, я тоже закурил.
— Да, только сначала надо кое-что обсудить.
Держа сигарету чисто по-женски — в вертикально поднятой руке, — она откинулась на спинку кресла и заложила ногу за ногу. Судя по ее манерам, дама ожидала беседы вовсе не на ту тему, что была у меня на уме.
— Расскажи о твоем отце.
Реган не заметила, что я перешел на серьезный тон.
— Это что, способ заигрывания? Надеюсь, он у тебя не единственный?
Она не собиралась идти на добровольное сотрудничество. Наверное, жизнь ее никогда серьезно не била.
— Расскажи о Мэллое. О Томасе Мэллое, твоем отце.
С лица Реган исчезла улыбка, точь-в-точь как с лица Кеннеди во время дорожной аварии. В глазах мелькнул страх, однако буквально через секунду она взяла себя в руки. Хладнокровия ей было не занимать, но сейчас я держал верх.
— Как ты докопался?
— Это несущественно. Главное, я теперь знаю, кто ты. И хочу поговорить по душам.
Реган затянулась. При этом рука, державшая сигарету, слегка дрожала. Видно, дочь Мэллоя не привыкла терять душевное равновесие. И от этого моя решимость слегка окрепла. Я поймал ее в силки и не собирался отпускать.
— У меня в офисе ты сказала, что Мэллой обречен. Согласись, такое не часто слышишь от любящих дочерей.