— Эх, котяра, — со вздохом приговаривала продавщица, — только ты меня и понимаешь.
— Понимаю, — хотелось ответить мне, но изо рта выходило лишь очередное «мяу». Ничего иного сказать я в нынешнем своем положении, понятно, не мог. Вернее, и рад бы, да горло не позволяло.
Утешенье невольная моя товарка нашла в глянцевых журналах и маленьких книжках в мягкой обложке. Хватало ей примерно по одному номеру или томику на смену.
Наутро молодую продавщицу сменяла другая — тетенька уже более зрелая и потому с судьбой своей (какой ни есть) успевшая давно смириться. Меня поначалу эта особа захотела даже выгнать, но вскоре передумала. Не без заступничества со стороны молодой коллеги. В итоге отношения наши свелись к простой формуле: «я не беспокою ее, а она не трогает меня». То есть, прикармливать приблудившегося кота зрелая сменщица желанием не горела, но хотя бы не выставила за дверь.
Вообще, к смене своей относилась она по-военному. В смысле, как солдат, чья служба идет даже покуда тот спит. Время за прилавком коротала то листая какой-то журнал, то вообще в полудреме, и слушая ненавязчивое бормотание маленького радиоприемника. Последний я еще окрестил про себя «музыкальным пеньком».
И лишь время от времени вторая из продавщиц ненадолго отвлекалась на обслуживание покупателей. Причем делала это подчеркнуто неторопливо; по принципу «вам надо — вот вы и ждите». С теми алкашами, что забредали уже в утренние часы, ведомые надеждой опохмелиться, вела себя резко и непреклонно. Многих она знала по именам, да помнила, вдобавок, сколько каждый успел задолжать.
Кстати, в том позитивном нейтралитете, что сложился у меня в отношениях со старшей продавщицей, были и свои плюсы. Прежде всего, уже не страдающий от голода, я был предоставлен сам себе. Иначе говоря, у меня наконец-то появилось свободное время, благодаря чему я смог впервые поразмышлять о недавнем резком повороте своей судьбы.
А прежде чем размышлять — устыдился. Оттого, что принял превращение в кота как должное. Словно не ходил никогда на двух ногах, не носил костюм и не просиживал регулярно в офисе, называя это «работой». Не получал высшее образование и даже слов окромя «мяу» вслух сроду не произносил.
И ведь память человеческую вроде не потерял, и разум… хотя кто сказал, что последний — прерогатива исключительно человека? Вон, другие коты, встреченные мной на улице, впечатления безмозглых тварей тоже не производили. Ни в чем мне не уступая, а кое в чем и превосходя. Тот же Рваный, стыдно признаться, разбирался в людях лучше чем я. Чем я, проживший человеком не один десяток лет!
А вы говорите: разум, разум…
Так, от запоздалой рефлексии я плавно перешел к вопросу, долженствующему вообще-то быть главным в теперешней ситуации. Как вообще могло получиться, чтобы я, человек, однажды оброс шерстью, сильно уменьшился в размерах и обзавелся усами, хвостом и четырьмя лапами?
В ответ воображение, прежде не шибко востребованное, с непривычки выдало целый ворох версий — одна другой несусветнее. Нашлось в нем место и злому колдовству; проклятью, в том числе родовому. Не остались обойденными ни чьи-то секретные эксперименты, ни козни инопланетян, ни даже кара Божья за некие грехи.
Ну а апофеозом таких размышлений стал некий предполагаемый, но еще непознанный, закон природы. Согласно которому, путем превращения в кота или в иную тварь, бессловесную и безобидную, из рода людского своевременно изымается потенциально опасная личность. Или наоборот: могущая стать слишком великой и несвоевременно подстегнуть развитие цивилизации.
Сколь ни льстило мне последнее предположение, именно версию о неведомом законе пришлось отбраковать в первую очередь. В полном соответствии с перипетиями мировой истории. Которая, знаете ли, ни в одну эпоху не знала недостатка ни в великих людях, ни, увы, в опасных злодеях — от маньяка, режущего горло, до зачинщиков мировых войн. Более того, между делом человеки разумные сподобились даже обзавестись оружием, способным уничтожить все живое на планете. В свете чего мысль о законе-охранителе казалась особенно смешной и нелепой.
Не вызывали теплых чувств и другие версии, но на сей раз от полнейшей своей бесполезности. Что инопланетяне, что наши же доморощенные, но все равно недобрые и могущественные, экспериментаторы были для меня недосягаемы. Даже в бытность меня человеком, что уж говорить о кошачьей вехе в моей жизни.