Несмотря на затор, его раздражение мало-помалу улеглось, а с ним и обида. В общем-то, отсутствие реакции Аньес или, вернее, быстрота ее реакции - это еще одно свидетельство их духовного родства, любви к доброй шутке, к неожиданным розыгрышам, и, вместо того чтобы дуться на жену, следовало, напротив, поздравить ее с таким удивительным самообладанием. Ты хитер, а я вдвойне остер! - это было очень на нее похоже, это было очень похоже на них обоих, и он уже раздумал выяснять отношения, ему не терпелось посмаковать вместе с Аньес их почти телепатическое взаимопонимание и приобщить к нему друзей. Серж и Вероника, конечно, посмеются от души - и над его преображенной физиономией, и над розыгрышем Аньес, а он подробно, не щадя себя, распишет им, как смешался и оторопел, уразумев, что последнее слово осталось за его любезной супругой. Разве что... разве что эта самая супруга, которой не откажешь в смекалке, придумала еще разок обвести его вокруг пальца, предупредив Сержа с Вероникой и наказав им брать с нее пример. Разумеется, это он предложил Аньес подняться к ним первой, однако, не сделай он этого, она, вероятно, сама попросилась бы выйти из машины. А может быть, она, так же как и он, только сейчас увидела все преимущества затянувшегося розыгрыша? Честно говоря, такой вариант его вполне устраивал, и он заранее испытывал удовольствие от новой, необычной игры, где участники, как в пинг-понге, быстро обмениваются четкими ударами. Он даже разочаровался бы, упусти она такой прекрасный случай, но нет, она, конечно, его не упустит, слишком уж это заманчиво. Он представил себе, как Аньес в эту самую минуту инструктирует Сержа и Веронику, веля им держаться невозмутимо, как Вероника, прыская, грозится не утерпеть и захохотать. Она отнюдь не обладала актерскими талантами Аньес, ее самообладанием, ее любовью к розыгрышам и рисковала быстро выдать себя.
Предвкушение этой сцены, удовольствие, с которым он собирался следить за ней и за возможными промахами участников, рассеяли овладевшее было им замешательство. Вспоминая все случившееся, он уже дивился своей недавней панике и упрекал себя за излишний пессимизм; впрочем, даже эта паника прекрасно вписывалась в сценарий начатой игры, и ему задним числом казалось, что он и панику-то изображал притворно. Ощупав лицо, он вытянул шею, стараясь разглядеть себя в зеркальце. Н-да, видик у него тот еще: верхняя губа посреди смуглого лица напоминала цветом болезненно-бледный парижский шампиньон; но ничего, они и над этим позубоскалят, а место под носом скоро загорит, остальной же загар побледнеет, да и усы к тому времени отрастут, и вообще, единственный повод для раздражения - коли уж он решил сыскать таковой - это наглец водила, ехавший за ним следом и успевший втиснуться на свободное место, пока он занимался изучением собственной физиономии.
Серж с Вероникой оказались на должной высоте. Ни удивленных взглядов, ни нарочитого безразличия; они взирали на него абсолютно спокойно, как всегда. Нельзя сказать, что он не пытался их спровоцировать: например, вызвался помочь на кухне и, оставшись наедине с Вероникой, восхитился тем, как она прекрасно выглядит. Вероника тут же вернула ему комплимент: "А ты здорово загорел; вам, наверное, повезло с погодой, ты тоже в отличной форме и вообще совершенно не меняешься!" За ужином все четверо болтали о лыжах, работе, общих друзьях, новых фильмах, и беседа эта текла так естественно, что шутка, чем дальше, тем больше, теряла свою остроту, словно карикатура, слишком похожая на оригинал и оттого вызывающая не столько смех, сколько одобрение. Эта безупречная игра заранее отравляла ему удовольствие ожидаемого финала; он уже почти сердился на Веронику, которую считал самым слабым звеном в цепи заговора и которая тем не менее держалась как кремень. И никто из них не клевал на его приманки, от раза к разу все более откровенные, - например, когда он заводил речь об "оголенном" социализме, навязанном Франции правительством Фабьюса, или об усах, пририсованных Марселем Дюшаном Джоконде; все эти коварно задуманные намеки словно проваливались в пустоту, и он чувствовал себя обиженным, точно ребенок, который, получив отличный аттестат, хочет, чтобы на семейном обеде, устроенном в его честь, все говорили только об этом достохвальном событии, и недоумевает, отчего взрослые, поздравив его с успехами, тут же отворачиваются и заводят посторонние разговоры. Он приналег на вино и вдруг поймал себя на мысли, что и сам в какой-то миг забыл о сбритых усах, так же как о притворном небрежении остальных, и торопливо глянул в зеркало над камином, желая убедиться, что все это ему не примерещилось, что удивительный, но игнорируемый всеми феномен по-прежнему существует, так же как и мистификация, чьей добровольной жертвой он стал, уже тяготясь ею, словно прима, которой обрыдла партия Арлезианки. Стойкость окружающих еще больше удивила его после ужина, когда слегка захмелевший Серж разругался с Вероникой буквально на пустом месте - трудно было понять, из-за чего именно. Такие ссоры возникали у них сплошь да рядом, и никто не придавал им особого значения. У Вероники был скверный характер, и Аньес, знавшая ее с незапамятных времен, открыто насмехалась над выходками разъяренной подруги и ее демонстративными уходами в кухню, куда шла за ней следом, чтобы подлить масла в огонь. Однако эта супружеская сцена заслонила собой комедию с игнорированием сбритых усов, что поначалу казалось вполне нормальным, но стало выглядеть очень странным позже, когда инцидент был исчерпан. Ибо напряжение, вызванное ссорой, разрядилось не сразу, и, по логике вещей, оскорбленная Вероника, упорно дувшаяся на мужа, должна была решительно отказаться от своей роли в спектакле, державшемся именно на общей солидарности участников. Тем не менее она этого не сделала. Он попытался найти средство вынудить ее расторгнуть пакт, о котором она в гневе, видно, совсем забыла, но ему приходили на ум только неуклюжие, беспомощные намеки, совершенно недостойные игры, которой Аньес наверняка уготовила куда более блестящую развязку. Вероника тем временем явно давала понять, что с нее хватит и что она ждет лишь ухода гостей, дабы опять сцепиться с мужем наедине; в общем, стало ясно, что финала не будет, что заговор не состоялся и никто, вопреки его надеждам, не собирается с радостным смехом и взаимными поздравлениями комментировать ситуацию. И вновь его уколола детская обида, вновь проснулось раздражение. Теперь, даже если он и найдет остроумный способ вернуть дело к отправной точке, у него нет никаких шансов на то, что его "выход на сцену" встретит горячий прием - скорее наоборот, все удовольствие от розыгрыша давным-давно улетучилось, сменившись неподдельным, оскорбительным для него равнодушием.