- Всё со мной будет хорошо. Не бойся.
Под сенью сосен – ни малейшего ветерка. Луна уже клонится к земле, но её неясный свет пока освещает – тускло, как во сне – голубовато мерцающий снег, чёрные стволы, припорошенные лёгким кружевом инея. В лунном свете хорошо видна колея, протоптанная снегоступами Гуннара и Сигрид – её ещё не успело замести снегом. Можно отвести спутников к месту по собственным следам, но Халле, похоже, этого и не надо – она и так знает, куда идти.
- Тут чуть поодаль была моя старая хижина, – сообщает она по пути. – Пройдя чуть в сторону, вы бы точно на неё наткнулись. Наверное, уже почти развалилась. Но всё равно, вы могли бы укрыться в ней. Утбурд бы вас не тронул.
Гуннар покачал головой. Ну уж нет. Сидеть в темноте и холоде, прижимаясь друг к другу, и ждать слабого, позднего рассвета, пока вокруг хижины бродит хэльское отродье… Нет, не нужно нам такого.
Вот и оно, место, где они с Сигрид встретили утбурда.
Доносится уханье совы. Гуннар сжимает в ладони рукоять скрамасакса.
Староста Кнут замечает это.
- Погоди… Ещё рано, - тихо предупреждает он.
Ухает сова, уже гораздо ближе.
- Вот, - указывает пальцем Халла. – Здесь я его и зарыла. Прямо под этим деревом.
Крик совы раздаётся совсем близко. Ноздри снова чувствуют запах гнилого мяса.
- Он здесь, - хрипло произносит Кнут.
За деревьями люди видят тень. Огромную – выше, чем дом.
Тихо звякает меч старосты, покидая ножны. Гуннар, услышав, тоже выхватывает скрамасакс.
Тень утбурда замирает за деревьями, чуя гибельное железо.
Халла сходит со снегоступов и идёт в сторону чудовища, проваливаясь в снегу.
- Это ты, сынок. Вот и я. Я пришла, – произносит она.
Утбурд смотрит на неё мёртвым своим взглядом, не решаясь подойти. Халла делает ещё несколько шагов ему навстречу и опускается на колени прямо в снег. Платок падает с её головы, и седые волосы рассыпаются по плечам.
- Прости меня, сынок, – сложив руки на груди, говорит женщина. – Прости. Это из-за меня ты стал таким. Моя вина в том, что ты стал чудовищем. Губителем людей.
Слёзы текут по её морщинистым щекам, мигом застывая на морозе и превращаясь в прозрачные льдинки.
- Бедный мой сынок. Тело твоё сожрали лесные звери. А я ведь не дала тебе имени, ты так и умер безымянным. Знаешь, когда я узнала, что вынашиваю тебя, я мечтала, что назову тебя в честь моего деда – твоего прадеда, Торира-лесоруба. Я так хотела, чтобы ты вырос таким же могучим, как он…
Чудовище делает нерешительный шаг вперёд. Потом ещё один, словно ребёнок, впервые научившийся ходить.
- М…ма… Маа-ма, - выдавливает он из себя.
- Да, это я. Твоя мама, - тихо говорит Халла. – Иди ко мне, мой маленький Торир.
Утбурд подходит ближе, уменьшаясь в размерах. Подойдя вплотную к женщине, он уже становится размером с годовалого ребёнка. Халла нежно обнимает его, прижимая к груди, и целует в макушку.
- Мама, - произносит утбурд.
- Да, Торир. Я твоя мама. Теперь мы всегда будем вместе.
Оба замирают.
Снова слышится крик совы. Потом – удаляющееся хлопанье крыльев и ещё один крик, гораздо тише и дальше.
С неба падают хлопья лёгкого снега. Женщина и её мертвый сын остаются неподвижны.
Мужчины стоят на месте с оружием в руках, изрядно продрогнув, но пока не осмеливаясь подойти.
Наконец Гуннар, решившись, подходит ближе и кладёт руку на плечо Халлы. И ощущает под своими пальцами холодный камень.
Если вам случится поехать по шоссе из Тронхейма в Тролленбю, у поворота на городок Мусмюллё вы увидите старую-престарую деревянную церковь, стоящую на вершине холма. Говорят, её построил сам святой епископ Харальд. Отсюда и весь Лаксе-фьорд, и городок, и долина реки Лаксстрёмме – как на ладони.
А чуть дальше в сторону моста через Лаксстрёмме, почти у самой серой ленты шоссе вы увидите среди соснового леса странный камень. С виду он похож на коленопреклонённую женщину, прижимающую к груди ребёнка. И если вы, удивившись, решите расспросить местных – вам охотно поведают эту печальную историю.