Выбрать главу

— Если я не вернусь, дальше действуй по плану. Сол головой указал на заднее сидение, где в отдельных пакетах лежали оставшиеся двадцать фунтов пластиковой взрывчатки Си-4.

— Если ты не вернешься, я проникну внутрь, чтобы вытащить тебя. А если она причинит тебе зло, я убью их всех и дальше буду действовать по плану.

— О'кей, — помедлив, ответила Натали, затем повернулась и, держа Джастина на руках, направилась к дому, в котором, как всегда, лишь одно окно на втором этаже светилось зеленоватым сиянием.

Натали положила мальчика на старинный диван. В доме стоял затхлый запах пыли и плесени. Вокруг мальчика собралась вся «семья» Мелани Фуллер, напоминавшая сборище амбулаторных трупов: умственно отсталый великан, которого старуха называла Калли; мужчина пониже и потемнее, который, хотя и был отцом Джастина, но даже не взглянул на мальчика; две женщины в грязных сестринских униформах. Лицо одной из них было покрыто густым слоем небрежно наложенной косметики, так что она напоминала слепую клоунессу. И еще одна женщина в разорванной полосатой блузке и не правильно застегнутой набивной юбке. Гостиная была освещена единственной шипящей свечой, которую внес Марвин. В правой руке бывший главарь банды держал нож.

Но Натали Престон это не заботило. Кровь ее была полна адреналина, сердце колотилось с бешеной скоростью, она ощущала себя другим человеком, индивидуальность которого она впитывала в течение последних недель и месяцев, и рвалась в бой. Все-таки это было лучше, чем постоянное ожидание, страх и бегство.

— Мелани, — проговорила она, старательно подражая тягучей интонации южной красотки, — вот твоя игрушка. И не вздумай еще когда-нибудь сделать это.

Огромная туша под названием Калли подалась вперед и уставилась на Джастина.

— Он мертв?

— "Он мертв?" — передразнила Натали. — Нет, мой дорогой, он жив. А мог бы быть мертв, как и ты. О чем ты вообще думаешь?

Калли пробормотал что-то, будто сомневался, действительно ли цветная девица — посланница Нины.

Натали рассмеялась.

— Тебя смущает то, что я использую эту чернокожую? Или ты ревнуешь? Насколько я помню, Баррет Крамер тебя тоже не очень-то привлекала. А кто из моих помощников тебе вообще нравился, моя дорогая?

— Докажи, что это ты! — раскрыла рот сестра с клоунской косметикой.

Натали резко развернулась на каблуках.

— Пошла ты к черту, Мелани! — закричала она. Сестра отступила на шаг. — Выбери, через кого ты будешь говорить, и хватит прыгать. Я устала от всего этого. Похоже, ты окончательно забыла, что такое гостеприимство. Если ты попытаешься еще раз овладеть моей посланницей, я убью кого бы ты там ни послала, а потом явлюсь за тобой. Мои силы неизмеримо возросли с тех пор, как ты убила меня, моя дорогая. Ты никогда не могла сравниться со мной в своей Способности, а теперь можешь и не пытаться соперничать. Ты поняла? — последнее Натали выкрикнула прямо в лицо сестре, на щеке которой виднелся аккуратный след от помады. Сестра снова попятилась.

Натали обернулась, обвела взглядом по очереди все восковые лица и опустилась в кресло, стоявшее рядом с чайным столиком.

— Мелани, Мелани, почему все должно быть так? Я простила тебя, дорогая, за то, что ты убила меня. Знаешь ли ты, как больно умирать? Можешь ли ты себе представить, как тяжело сосредоточиться с этим куском свинца, который ты запустила мне в мозг из своего идиотского древнего револьвера? уж если я тебе это прощаю, как ты можешь быть настолько глупой, чтобы из-за старых счетов подвергать опасности Вилли, себя и всех нас? Забудем прошлое, моя милая, или — клянусь Господом — я сожгу дотла твою крысоловку и продолжу Игру без тебя.

Не считая Джастина, в комнате было пятеро человек. Натали догадывалась, что наверху со старухой может быть кто-то еще, не говоря уж о людях в доме Ходжесов. Когда Натали умолкла, все пятеро явственно подались назад. Марвин наткнулся на высокий деревянный буфет с хрустальными витражами, на полках зазвенели тарелки и изящные статуэтки.

Натали встала, сделала три шага и заглянула в глаза сестры-клоунессы.

— Мелани, — промолвила она, — посмотри на меня. — Это звучало как приказ. — Ты узнаешь меня? Измазанные губы сестры зашевелились.

— Я... я... мне... трудно... Натали неторопливо кивнула.

— После всех этих лет тебе все еще трудно узнать меня? Неужто ты настолько поглощена собой, Мелани, что не понимаешь — узнай кто-нибудь другой про тебя... про нас.... он не преминул бы уничтожить тебя как потенциальную опасность?

— Вилли... — выдавила из себя сестра-клоунесса.

— Ах, Вилли! — откликнулась Натали. — Наш дорогой друг Вильгельм. Неужто ты думаешь, у Вилли хватит ума на это, Мелани? Или изощренности? Или ты думаешь, он поступил бы с тобой так же, как с тем художником в отеле «Империал» в Вене?

Сестра затрясла головой. С ресниц ее потекла тушь; тени на веки были наложены так густо, что в свете свечи это придавало ее лицу вид черепа.

Натали склонилась еще ближе и зашептала в ее нарумяненную щеку:

— Мелани, если я убила своего собственного отца, неужто ты думаешь, что-нибудь помешает мне убить тебя, если ты еще раз встанешь на моем пути?

Казалось, время в темном доме остановилось. Натали словно стояла в окружении небрежно одетых, сломанных манекенов. Сестра-клоунесса моргнула, и накладные ресницы, отклеившись, повисли на веках.

— Нина, ты никогда не говорила мне, что... Натали сделала шаг назад и с изумлением ощутила, что ее собственные щеки мокры от слез.

— Я никогда никому не говорила, — прошептала она, понимая, что рискует жизнью, если Нина Дрейтон все же рассказала своей подружке Мелани о том же, что доверила доктору Солу Ласки. — Я разозлилась на него. Он ждал троллейбуса. И я толкнула... — Она подняла глаза и посмотрела на ничего не выражавшее лицо сестры. — Мелани, я хочу видеть тебя.

Разрисованное лицо задвигалось.

— Это невозможно, Нина, мне не по себе. Я...

— Нет, возможно! — рявкнула Натали. — Если мы собираемся продолжать это дело вместе... если мы хотим восстановить доверие между нами... я должна убедиться в том, что ты здесь, живая.

Все присутствующие, кроме Натали и мальчика, продолжавшего лежать без сознания, в унисон закачали головами.

— Нет, невозможно... мне не по себе... — произнесли одновременно пять уст.

— До свидания, Мелани. — Натали повернулась к выходу.

Сестра догнала и схватила ее за руку, прежде чем она достигла двора.

— Нина... дорогая... пожалуйста, не уходи. Мне здесь так одиноко. Здесь совсем не с кем поиграть. Натали замерла, чувствуя мурашки на коже.

— Хорошо, — произнесла сестра с лицом, напоминающим череп, — вот сюда. Но сначала... никакого оружия... ничего. — Калли подошел ближе и начал обыскивать Натали, сжимая своими огромными лапами ее груди, скользя вдоль ног, тыкая пальцами повсюду. Натали не смотрела на него. Она сжала зубы, чтобы сдержать рвавшийся из нее истерический вопль.

— Пойдем, — наконец промолвила сестра, и целая процессия, во главе с Калли, вышла из гостиной в прихожую, из прихожей к широкой лестнице на площадку, где по стенам при их приближении заметались огромные тени, и наконец к темному, как подземный ход, коридору. Дверь в спальню Мелани Фуллер была закрыта.

Натали вспомнила, как входила в эту комнату полгода назад с отцовским револьвером в кармане пальто, потом услышала слабый шорох в шкафу и обнаружила в нем Сола Ласки. Тогда никаких чудовищ здесь не было.

Дверь открыл доктор Хартман. Внезапный сквозняк задул свечу в руках Капли, оставив лишь слабое зеленоватое мерцание медицинских мониторов с обеих сторон высокой кровати. Из-под балдахина свисали тонкие кружевные занавеси, похожие на марлю, отчего кровать напоминала гнездо черного паука-крестовика.

Натали вошла в комнату, сделала три шага и была остановлена быстрым движением черной от сажи руки доктора.

Она уже и так была достаточно близко.

То, что лежало в кровати, когда-то было женщиной. Волосы на голове практически выпали, а оставшиеся были тщательно расчесаны и разложены на огромной подушке, напоминая ореол ядовито-синих язычков пламени. Левая сторона лица, покрытого пигментными пятнами и изрезанного глубокими морщинами, обвисла, как посмертная восковая маска, поднесенная слишком близко к огню. Беззубый рот открывался и закрывался, как пасть столетней черепахи. Взгляд правого глаза бесцельно и беспокойно метался, то устремляясь к потолку, то закатываясь еще дальше, так что видимым оставался лишь белок, глазное же яблоко проваливалось в череп, а потом медленно затягивалось вялым лоскутом коричневого пергаментного века.