Хэрод кивнул, бросил последний взгляд на человека за решеткой и пошел прочь, напряженно вглядываясь в лица и пытаясь отыскать достаточно молодую и сильную женщину, которой он мог бы легко овладеть, для своих ночных развлечений.
Глава 28
Мелани
Вилли жив!
Глядя глазами мисс Сьюэлл сквозь прутья решетки, я сразу же узнала его, несмотря на то что неяркая лампочка позади создавала вокруг его седых прядей некий ореол, оставляя лицо в тени.
Значит, Вилли жив. Хотя бы в этом Нина не солгала мне. Я уже ничего не понимала: мы с Ниной приносили на алтарь этого кровавого пира свои жертвы, а Вилли, жизнь которого, как утверждала Нина, находилась под угрозой, смеялся и спокойно разгуливал среди своих номинальных врагов.
За полгода Вилли почти не изменился, разве что злоупотребления излишествами наложили на него свою печать. Когда он подошел ближе и лицо его отчетливо проступило на фоне глубокого мрака коридора, я заставила мисс Сьюэлл отвернуться и вжаться в глубь камеры, хотя это просто глупо. Он обратился по-немецки к мужчине, которого Нинина негритянка называла Сол, и пригласил его в ад. Мужчина послал Вилли к черту, тот расхохотался и повернулся к своему более молодому спутнику с глазами рептилии. Затем к ним подошел очень приятный джентльмен. Вилли назвал его К. Арнольд, и я поняла, что это и есть тот самый легендарный мистер Барент, сведения о котором мисс Сьюэлл нашла в библиотеке. Даже при грубом освещении этого убогого тоннеля я сразу определила: Барент — утонченный человек благородного происхождения. Он говорил с кембриджским акцентом, как и мой возлюбленный Чарлз, его темный блейзер был скроен идеально, и если верить изысканиям мисс Сьюэлл, он являлся одним из богатейших людей в мире. Я решила, что он — именно тот самый человек, который сможет оценить мою зрелость и изысканное воспитание и в целом будет способен понять меня. Я заставила мисс Сьюэлл подойти ближе к решетке и кокетливо прикрыть ресницами глаза. Однако на мистера Барента, похоже, это не произвело впечатления. Он двинулся дальше, не дожидаясь Вилли и его молодого друга.
— Что там происходит? — осведомилась Нинина негритянка, называвшая себя Натали.
— Посмотри сама, — раздраженно бросил Джастин.
— Я не могу сейчас, — ответила цветная девица. — Как я уже объясняла, на таком расстоянии контакт все время нарушается. — Глаза девицы сверкали в пламени свечи. Я не могла различить васильковой голубизны Нининых глаз в ее грязно-коричневых радужных оболочках.
— Тогда как же ты можешь осуществлять контроль, моя дорогая? — спросила я, стараясь придать голосу Джастина надлежащую нежность.
— С помощью предшествующей обработки, — ответила Нинина пешка. — Так что происходит? Я вздохнула.
— Мы все еще находимся в маленьких камерах, только что здесь был Вилли...
— Вилли! — вскричала девица.
— А что ты так удивляешься, Нина? Ты же сама мне сказала, что Вилли было приказано туда явиться. Значит, ты лгала, когда говорила, что поддерживаешь с ним связь?
— Конечно же, нет. — Девица быстро и уверенно вернула себе самообладание, и это вновь напомнило мне Нину. — Но мы уже некоторое время не виделись. Он хорошо выглядит?
— Нет, — отрезала я. Потом, подумав, решила испытать ее:
— Там был мистер Барент.
— Да?
— У него очень... впечатляющая внешность.
— Да, действительно.
Не нотка ли игривости послышалась мне?
— Теперь понимаю, как ему удалось уговорить тебя, чтобы ты предала меня, Нина. Ты... спала с ним? — Я терпеть не могла эту пошлую формулировку, но ничего менее грубого в голову не приходило.
Негритянка ответила мне лишь многозначительным взглядом, и я в сотый раз обругала про себя Нину за то, что она подсунула мне эту... рабыню... вместо человека, с которым я могла бы обращаться как с равным. Даже ненавистная мисс Баррет Крамер была бы лучше в качестве посредника.
Некоторое время мы молчали — негритянка погрузилась в грезы, которыми Нина заполнила ей голову. Мое внимание было рассредоточено между членами «семьи», узким кругом впечатлений мисс Сьюэлл, ограничивающихся холодом камня и пустым коридором, тщательным наблюдением Джастина за Нининой пешкой и, наконец, наилегчайшим прикосновением к сознанию нашего нового друга в океане. Последнее было осуществить особенно сложно — не столько из-за расстояния (после болезни расстояние перестало представлять для меня препятствие), сколько из-за того, что эта связь должна была оставаться еле ощутимой и полностью незаметной, до тех пор пока Нина не изменит своих намерений.
Я решилась на это, потому что чувствовала необходимость Играть наравне с Ниной, а еще из-за ее детского намека, будто я не смогу установить и поддерживать контакт с человеком, которого видела лишь в бинокль. Но теперь, когда я добилась своего, мне совершенно незачем было следовать остальной части ее плана. Особенно учитывая те жесткие ограничения, которые смерть наложила на Способность Нины. Не уверена, что уже полгода назад, при нашей последней встрече, она смогла бы использовать кого-нибудь на расстоянии двухсот миль, однако я не сомневалась и в том, что она никогда не обнаружит свою слабость и не окажется в положении, чтобы в какой бы то ни было мере зависеть от меня.
Теперь же она зависела. Негритянка в свободном мешковатом свитере, надетом поверх коричневого платья, сидела в моей гостиной, и Нина оказалась слепа и глуха. Происходящее на острове может стать ей известным — ив этом я убеждалась все больше и больше — лишь в том случае, если ей сообщу об этом я. Я ни на секунду не поверила ей, когда она заявила, что поддерживает непрерывную связь с пешкой по имени Сол. Прикоснувшись к его сознанию во время поездки на катере, я хотя и ощутила следы того, что он был использован, и довольно основательно, когда-то в прошлом, а также почувствовала в нем затаившиеся, латентные, потенциально опасные силы, словно Нина каким-то необъяснимым образом превратила его мозг в ловушку, я также поняла, что в данный момент он не находится под ее контролем. Я знала, как ограничена возможность использования даже идеально обработанной пешки при смене условий или возникновении не предвиденных обстоятельств. Из всей нашей веселой троицы именно мне принадлежала самая сильная Способность, когда дело касалось обработки пешек. Нина всегда подшучивала надо мной и объясняла это тем, что я боюсь новых видов соревнований; а Вилли с презрением относился к любым долгосрочным контактам и менял пешек с такой же живостью, с какой перемещался из постели одного партнера к другому.
Нет, если Нина надеялась действовать на острове только с помощью обработанного орудия, ее ждало разочарование. И тут я поняла, что равновесие между нами сместилось — после всех этих лет! — так что следующий ход будет моим, и я сделаю его тогда и там, когда и где это будет удобно мне.
Но как же мне хотелось знать, где Нина!
Негритянка в моей гостиной — в гостиной! (папа бы умер!) — попивает чай, не ведая, что едва я найду другой способ выяснить местонахождение Нины, этот цветной объект моего замешательства будет уничтожен, да так, что даже на Нину произведет впечатление моя оригинальность.
Но я могла подождать. С каждым часом мое положение становилось все прочнее, Нинино же, наоборот, слабело.
Дедушкины часы в холле пробили одиннадцать, и Джастин уже начал дремать, когда охранники в своих коричневых комбинезонах распахнули древнюю металлическую дверь в конце коридора и с помощью гидравлики подняли решетки на пяти клетках. Камеры мисс Сьюэлл и Сола — Нининой пешки оставались закрытыми.
Я смотрела, как из ниш выходят четверо мужчин и одна женщина, вероятно, уже используемые, и вдруг с изумлением узнала среди них высокого мускулистого негра, с которым Вилли плохо справлялся при нашей последней встрече, — по-моему, его звали Дженсен.
Меня охватило любопытство. Используя всю свою возросшую Способность, приглушив восприятие Джастина, «семейства», мужчины, спящего в своей маленькой, мягко покачивающейся каюте, всех — даже свое собственное, — я сумела проникнуть в одного из охранников и начать получать через него смутные впечатления. Правда, это напоминало тусклое изображение плохо настроенного телевизора — группа миновала коридор, прошла сквозь железные двери, подъемную решетку, преодолела тот же подземный проспект, по которому мы входили, и начала подниматься по длинному темному пандусу навстречу запахам гниющей растительности и тропической ночи.