Часть 1. Униженная и оскорбленная
Изможденная она покинула дворец на рассвете. В сопровождении личной охраны государя, Калина Проскурина вышла черным ходом и также вошла в гостиницу.
Лестницей для обсуживающего персонала ее провели до самых дверей комнаты, где женщина, не раздеваясь, рухнула на постель и отключилась.
Но до того, еще во дворце кое-что произошло. Когда журналистку вывели на крытую стоянку для шаропланов, она на миг оглянулась. Словно ощутила внутренний толчок. Чей-то призыв – обернись!..
Он стоял на внушительном расстоянии, в тени под стеной. И смотрел на нее.
Амир...
Бесстрастный лицом и очень холодный глазами. Капитан знал. Вот то единственное, что она увидела в его янтарных. Впрочем, не мог не знать, как и не понимать, откуда в такую рань идет эта женщина в сопровождении личной охраны отца.
Какое-то время журналистка смотрела на преемника, имея не многим более эмоциональное лицо, чем у него самого. Этот обмен взглядами длился до тех пор, пока солдат дважды окликнув подопечную, был вынужден тронуть ее за плечо – привлекая внимание. Калина подчинилась. Села в шароплан и он тут же полетел широким проемом для взлета.
Проснулась Проскурина по звонку будильника. На первую половину дня, до отъезда, у группы были запланированы последние съемки – несколько общих видов города.
В теле журналистки царит бесконечная усталость и разбитость, но вопреки этому зеркало демонстрирует совсем не то, что она ждет. Кожа бледная, почти фарфоровая, и в глазах пролегла легкая горечь, придающая лицу недоступное выражение.
Калина внимательно изучает свое отражение. Она осознает, что эта непростая ночь переменила ее, возможно навсегда. Сложно не признать, так это очевидно, что изменений познало все в ней, даже внешний облик. Получив какую-то необъяснимую глубину.
Потому что в это утро впервые не смогла себя узнать...
То, что Калина чувствовала глядя на свое собственной хорошо знакомое лицо, было непросто описать. Опустошение. Это, пожалуй, было основное и самое острое ощущение. Волю сломили, над телом надругались. Нет сил идти, нет сил кричать... И не важно, что физической боли никто не причинил, главное это не отменяет – ее вынудили, а она поддалась. И в каком-то смысле, это пришлось ей по сердцу. Потому что были моменты, когда она задыхалась от удовольствия. От этого душа болела больше всего. Это даже сводило с ума. Стыдно. Безумно стыдно и унизительно! Знал бы отец – застрелил бы своими руками!.. Да и она сама теперь не прочь, хотя это, пожалуй, еще большая низость…
Как же унизительно! Как неприятно на себя смотреть. Прежде всего, потому, что безумно хочется кричать – «Я этого не желала!». Правду не рассказать. Никогда. Никому. Впрочем, даже если бы можно было, она бы не смогла. Об этом, нет... Все что осталось - знать, понимать и принимать, что тот, кто надругался, будет осознавать ее чувства и наслаждаться осознанием своей власти. Ведь он получил эту власть и увидел ее в глазах женщины. Взаимное удовольствие было неоспоримо.
Ну? И где теперь твоя гордыня? Где твоя воля, Калина Проскурина?..
Эта мысль разрывала ее мозг. После всего, всей боли и унижения что он уже причинил, после трудностей и страданий этого изнурительного года и вдруг так саму себя предать? Так упасть?..
Но было еще кое-что. Где-то глубоко внутри родилось совсем новое и такое непохожее на все пережитое ранее чувство. Впервые почувствовать себя бесконечно женщиной, ощутив при этом всю степень своей уязвимости, слабости и бессилия перед чужой мужской волей. Если бы цветок розы мог чувствовать, вероятно, ощущал бы то же самое, когда его срывали, отнимая от земли и куста медленно умирать в вазе...
Какие глупые доводы для стыда! Но их не отменить. Как и унижение, как и… радость.
-Господи, - выдохнула она и растерла рукой лицо. Эта последняя мысль просто уничтожила, подрубила на корню. Захотелось выть. Кто бы знал, что бывают подобные муки совести! Унижение от полученного удовольствия. Что можно стать настолько самой себе противной…
Такие противоречивые чувства, радость познать новое состояние и перемену в себе, и резкая боль, приторная горечь на губах, оттого что так попрали твои желания и волю. Раздавили, подавили свободную личность, насколько это мог сделать мужчина над женщиной.
Она и, правда, словно только сегодня стала ею - женщиной, когда потеряла свободу распоряжаться сама собой, и вынуждена была подчиниться. Как же остро она вдруг это ощутила! Вероятно, одно без другого просто невозможно почувствовать. Пока всецело не отречешься от права управлять собой, не подаришь себя власти мужских рук. Желанных мужских рук... Не покоришься или не будешь силой покорена - не познаешь всю сладость ведомого положения женщины. Такую глубинную, исконную, первобытную – более не контролировать свою волю, отдать эту власть ему и получить за это награду – удовольствие, которого не было прежде…