Как бы то ни было, возвышенные чувства Фонибхушона не позволили ему прикоснуться к драгоценностям жены, и он отправился в Калькутту изыскивать необходимые средства.
Как правило, жена знает своего мужа гораздо лучше, чем муж ее. Однако в тех случаях, когда муж обладает чрезвычайно утонченной натурой, жена оказывается не в состоянии добраться до ее сокровенных глубин. Так случилось и с супругой нашего Фонибхушона - Монималика плохо знала своего мужа. Утонченность ультрасовременных мужчин совершенно не вмещается в рамки всех тех нехитрых представлений и инстинктов, которые унаследованы женщиной с незапамятных времен. Эти мужчины - особенные, загадочные и непонятные, как сами женщины. Обычных мужчин можно разделить на несколько разрядов: одни из них - варвары, другие - глупцы, третьи - слепцы. Но этих нельзя с уверенностью отнести ни к одной из этих категорий.
Поэтому Монималика решила призвать к себе советника. Это был ее земляк или дальний родственник, который работал в хозяйстве Фонибхушона в качестве помощника управляющего. Добиваться повышения прилежной работой было не в его правилах: ссылаясь на какого-то общего предка, он ухитрялся получать не только свое жалованье, но и кое-что сверх него за счет одного лишь родства с семьей хозяев.
Монималика пригласила его и, рассказав о случившемся, спросила:
- Ну, что ты посоветуешь предпринять?
С глубокомысленным видом покачав головой - мол, положение вещей мне очень не нравится (мудрецам никогда не нравится положение вещей), - Модху проговорил:
- Бабу не раздобудет денег и в конце концов набросится на твои драгоценности, вот увидишь!
Монималика согласилась, что такой оборот дела действительно не только возможен, но и весьма вероятен. Ее беспокойство возросло. Детей она не имела, а присутствия мужа молодая женщина не чувствовала в своем сердце. Единственно, что было для нее близко и дорого, - это сокровища, которые росли из года в год, как мог бы расти ее ребенок. В ее сундуке лежало не только серебро, там было и чистое золото и брильянты. Все эти драгоценности стали как бы частицей самой Монималики, они заполнили ее сердце, они завладели ее мыслями. Поэтому лишь одно предположение о том, что все это годами накопленное богатство в мгновение ока может быть низвергнуто в ненасытную бездну торговли, заставляло женщину холодеть от ужаса.
- Что же делать? - спросила она в тревоге.
- Сегодня же собери все украшения и отправляйся в дом своего отца! ответил Модхушудон.
В душе мудрый Модху обдумывал план, осуществление которого должно было отдать часть, и, пожалуй даже большую, драгоценностей Монималики в его руки.
Монималика тотчас же согласилась с этим предложением.
И вот, вечерней порой, в конце месяца ашарх, к этой самой пристани, где мы сейчас сидим, причалила лодка. А ранним утром следующего дня, когда небо было обложено тяжелыми тучами и тишина нарушалась лишь кваканьем неугомонных лягушек, на борт лодки поднялась Монималика. С головы до ног она была закутана в покрывало из грубой материи. Находившийся в лодке Модхушудон проснулся и сказал.
- Давай сюда свой сундук.
- Потом, потом, - ответила Мони. - Поехали.
Лодка отчалила и, с легким плеском рассекая воду, быстро поплыла по течению.
Всю ночь перед отъездом Монималика увешивала себя украшениями; когда она одно за другим надела их все, на ее теле не осталось ни одного свободного места. Монималика боялась, что у нее могут отнять драгоценности, если принести их в сундуке. Если же надеть на себя, то никто, думала она, не сможет завладеть ими, пока она жива. О, Монималика, не понимавшая Фонибхушона, прекрасно разбиралась в таких людях, как Модхушудон.
Заметив, что у хозяйки нет никакого сундука, Модхушудон растерялся. Он и не предполагал, что под грубой тканью, скрывающей тело и душу женщины, находилось именно то, что было для нее дороже и тела и души.
Модхушудон оставил управляющему письмо, в котором сообщал, что уезжает сопровождать хозяйку в дом ее отца. Управляющий, служивший еще при отце Фонибхушона, был необычайно огорчен этим своеволием и написал своему господину письмо, полное орфографических ошибок (правильно писать по-бенгальски он не умел), но с верной мыслью о том, что давать слишком много воли жене - недостойно мужчины.
Фонибхушон понял причины, побудившие жену к отъезду. И это было для него жесточайшим ударом. "До сих пор она все еще не поняла меня!" подумал он с горечью. А ведь он отказался даже от мысли о закладе ее драгоценностей и, рискуя разорением, прилагает отчаянные усилия, чтобы раздобыть необходимую сумму иными средствами. И все же она ему не доверяет.
Но вместо того чтобы зажечь в душе Фонибхушона гнев, эта жестокая несправедливость лишь причинила ему боль! Мужчина - это карающий божественный жезл, творец вложил в душу мужчины пламя молнии, и позор тому, кто при виде несправедливости не вспыхивает этим пламенем! В сердце мужчины по малейшему поводу загорается пламя гнева, как пожар в лесу, а женщина, как туча в месяце срабон, без всякой причины проливает слезы вот какой порядок установил создатель; но теперь этого порядка уже больше нет.
А Фонибхушон? Этот человек будущего, которому следовало появиться на свет пятью-шестью столетиями позже, когда миром будут управлять лишь духовные силы. Он имел несчастье родиться в девятнадцатом веке и вступить в брак с женщиной первобытной эпохи, с женщиной, которой в шастрах дано название "отнимающая разум". Фонибхушон не написал жене ни строчки и про себя поклялся, что никогда ни единым словом не напомнит ей о ее поступке. Какое страшное наказание! Мысленно обращаясь к преступной Монималике, Фонибхушон думал: "Ну что ж, пусть будет по-твоему; что же касается меня, то я буду выполнять свой долг".
Дней через десять, раздобыв нужную сумму и ликвидировав опасность, Фонибхушон возвратился домой. Он полагал, что к этому времени Монималика должна была вернуться, спрятав у отца свои драгоценности. Он уже видел себя не робким просителем, как в тот несчастный день, а человеком дела, который добился своего, представлял себе стыд и раскаяние жены...
Волнуясь, направился Фонибхушон во внутреннюю половину дома. Но спальня оказалась запертой. Фонибхушон взломал замок и распахнул дверь - комната была пуста. В углу стоял открытый железный сундук, в котором Мони хранила свои украшения. Фонибхушон почувствовал, как в груди у него что-то оборвалось. Жизнь, любовь, дела - все показалось ему бессмысленным и бесцельным. "За каждый прут железной клетки бытия мы готовы пожертвовать всем, - думал он. - Но птицы-то в клетке нет, а если даже и посадить ее туда, она все равно вскоре исчезнет... Так зачем же изо дня в день украшаем мы эту клетку кровавыми рубинами своего сердца и жемчужными ожерельями своих слез?" И Фонибхушон мысленно отбросил прочь украшенную всем, чем только он владел, а теперь пустую и ненужную ему клетку.