Наряду с исключительными способностями по службе Тресков был остроумным собеседником, и его всегда охотно принимали в узком кругу у командующего, когда мы коротали долгие вечера. Правда, когда он однажды захотел доставить командующему и нам всем особое удовольствие и распорядился поставить на стол во время завтрака большую миску съедобных ракушек, Рундштедт в ответ на его экстравагантность только покачал головой.
Если тем месяцам в Кобленце суждено было стать «зимой нашего недовольства», то это объясняется странным и неясным положением, в котором мы очутились в результате «войны теней» зимой 1939/40 г., «drole de guerre"[29], как называли это положение французы. Было бы легче, если бы мы знали задачу операции, которую нам предстояло осуществить весной, с тем, чтобы планомерно подготавливать к ней находящиеся в нашем подчинении войска. Но, как известно, Гитлер собирался вести наступление поздней осенью 1939 г., а когда выяснилось, что это невозможно, – в течение зимы. Каждый раз, когда его «предсказатели погоды», метеорологи ВВС, обещали хорошую погоду, он отдавал приказ о выдвижении в районы сосредоточения для наступления. И каждый раз этим предсказателям приходилось спускаться со своей лестницы, так как либо проливные дожди делали местность непроходимой, либо сильный мороз и снегопад ставили под вопрос возможность успешных действий танков и авиации. И так постоянно то подавался сигнал к наступлению, то трубили отбой, – положение довольно безрадостное как для войск, так и для командиров. При этом довольно ярко проявилось недоверие Гитлера к донесениям войск, которые не соответствовали его желаниям. Когда штаб группы армий послал очередное донесение о том, что длительные дожди в настоящее время делают начало наступления невозможным, Гитлер послал к нам своего адъютанта Шмундта с заданием на месте убедиться в состоянии местности. Тут Тресков оказался как раз на месте. Он безжалостно таскал целый день своего бывшего товарища по полку, Шмундта, по почти непроходимым дорогам, по размякшим распаханным полям, мокрым лугам и скользким склонам гор, пока тот, совершенно обессилевший, вечером снова не появился в нашем штабе. С тех пор Гитлер отказался от подобного неуместного контроля наших донесений о погоде.
Естественно, больше всего страдал от этих постоянно меняющихся решений и связанной с этим непродуктивной работы нашего штаба наш командующий, генерал-полковник фон Рундштедт, вообще не отличавшийся особой терпеливостью. Правда, вскоре на наш штаб стал обрушиваться поток бумаг, обычно захлестывающий в спокойной обстановке войска и штабы. Но так как очень хорошим законом в германской армии было избавлять старших командиров от всяких мелочей, этот поток бумаг почти совсем миновал генерал-полковника. Поэтому он каждое утро совершал продолжительную прогулку по набережной Рейна, во время которой я его часто сопровождал. Ведь и мне нужно было немного движения. Даже во время морозной зимы, когда воды Рейна были прочно скованы льдом, Рундштедт надевал только тонкий прорезиненный плащ. На мое замечание, что так можно простудиться и умереть, он ответил, что у него еще никогда не было зимнего пальто и что он и в старости не собирается его покупать! И так это было и на самом деле! У этого пожилого человека все еще чувствовалось спартанское воспитание кадетского корпуса. О моем собственном пребывании в кадетском училище он мне напоминал еще и кое-чем иным. Когда генерал-полковник после прогулки сидел за письменным столом и ожидал, когда к нему явлюсь я или кто-либо из офицеров штаба для доклада, он охотно читал захватывающий детективный роман. Интересно, что детективные романы читаются многими, даже выдающимися людьми, охотно прибегающими к ним как к средству рассеяться. Однако наш уважаемый командующий все же немного стеснялся, когда его заставали за чтением подобных книг. Поэтому он клал романы в открытый ящик письменного стола, который он быстро задвигал, когда кто-либо входил к нему для доклада. Также делали и мы, кадеты, когда в часы работы в нашу комнату входил воспитатель!