Кануэй продолжил: "Я не пойму отчего два месяца здесь должны быть хуже двух месяцев в любой другой изолированной части света. Люди наших профессий привыкли к тому, что посылают их в странные места, и я думаю, это можно сказать о всех нас. Конечно плохо, у кого остались друзья и родственники. Мне, правда, на этот счет повезло, я никого не могу вспомнить, кто бы волновался обо мне лично, а моя работа, что бы то ни было, с легкостью может быть выполнена кем-нибудь другим."
Он повернулся к остальным, как если бы приглашая их изложить собственную ситуацию. Мэллинсон не дал никакой информации, однако Кануэй приблизительно знал его положение. Он имел родителей и девушку в Англии, что затрудняло вопрос.
Барнард, с другой стороны, принял ту позицию, которую Кануэй выучился понимать как вошедшее в привычку чувство юмора. "Что ж, я считаю, с этой точки зрения мне крупно повезло, так как два месяца в исправительном доме меня не убьют. А что касается ребят с моего родного города, то вряд ли кто моргнет и глазом. Я всегда был плохим писателем писем."
"Вы забываете, что наши имена появятся в газетах," напомнил ему Кануэй. "Мы все будем под колонкой пропавших без вести, и люди естественно, будут предполагать самое худшее."
На мгновение Барнард казался пораженным; потом, с легкой улыбкой, он ответил: "Ах, да, действительно, но уверяю Вас, на меня это не повлияет."
Чему Кануэй был рад, не смотря на то, что дело так и оставалось немного озадачивающим. Он повернулся к Мисс Бринклоу поразительно безмолвной до этого момента: во время беседы с Чангом она не высказала ни одной мысли. У Кануэйя сложилось впечатление, что Мисс Бринклоу также могла иметь сравнительно небольшое число личных переживаний. Она живо сказала: "Как заметил господин Барнард, два месяца здесь не стоят того, чтобы об этом поднимать шум. Где бы то ни было, служба Богу везде одинакова. Меня выслало сюда Провидение. В этом я вижу его зов."
Кануэй подумал, что в таких обстоятельствах подобный взгляд на вещи был очень удобен. "Я уверен," ободряюще сказал он, "Ваше миссионерское общество будет Вами очень довольно когда Вы таки вернетесь. Вы будете в состоянии дать столько полезной информации. В этом отношении мы все должны видеть это как опыт, впечатление. Подобный взгляд немного успокаивает."
Затем разговор принял общие темы. Кануэй был несколько удивлен той непринужденности, с которой Барнард и Мисс Бринклоу предоставили себя новой перспективе. Правда, он также чувствовал облегчение: оставался один недовольный человек с которым придется иметь дело. Но даже Мэллинсон находился под действием реакции вызванной напряжением обсуждений и споров: он все еще был обеспокоен, но с бо'льшим желанием видеть светлые стороны вопроса. "Одному Богу известно, что мы с собой будем делать," он воскликнул, но сам факт подобного замечания говорил о том, что он старался примириться с собой.
"В первую очередь нужно избегать действия друг другу на нервы," ответил Кануэй. "К счастью, местность кажется достаточно большой и ни в коем случае не перенаселенной. Кроме прислужников, к настоящему моменту, мы только и видели, что одного ее жителя."
Барнард нашел еще одну причину для оптимизма. "В любом случае, с голода мы не умрем, если все те порции что до сих пор были - справедливый пример. Вы знаете, Кануэй, место это не управляется без достатка хороших денег. Эти ванны, к примеру, они стоят весьма прилично. Я не думаю, что кто-нибудь что-нибудь здесь зарабатывает, разве что ребята с долины ходят на работу, но даже тогда они не смогли бы производить достаточно для экспорта. Мне бы хотелось знать имеют ли они дело с минералами."
"Место это - одна проклятая тайна," ответил Мэллинсон. "Я осмелюсь сказать, что у них кучи денег, припрятанных где-то как у иезуитов. А что касается ванн, то наверное, какой-нибудь сторонник миллионер обеспечил их ими. Как бы то ни было, стоит мне отсюда вырваться, об этом я волноваться не буду. Хотя должен сказать, что вид здесь в своем роде, таки неплохой. В соответствующем месте мог бы быть замечательный центр для зимнего спорта. Интересно, можно ли заняться лыжами на вон тех вон склонах?"
Кануэй одарил его испытывающим и чуть удивленным взглядом. "Вчера, когда я нашел несколько отростков эдельвейса, ты напомнил мне, что я был не в Альпах. Думаю, пришла моя очередь сделать тоже самое. В этой части света я бы советовал тебе не испытывать ни один из твоих Wengen-Scheidegg приемов."
"Вряд ли здесь кто-нибудь когда-либо видел прыжок на лыжах."
"Или даже хоккейный матч," подшучивая ответил Кануэй. "Можешь попробовать составить команды. Как насчет "Джентельмены против Лам"?"
"Это определенно обучит их самой игре," вставила Мисс Бринклоу с сверкающей серьезностью.
Подобные комментарии могли бы носить сложности, но под впечатлением согласия производимого характером и пунктуальностью приближающейся сервировки обеда, необходимость в них отпала. После всего, когда вошел Чанг, склонность к продолжению ссоры почти отсутствовала. С огромным тактом китаец дал понять, что он со всеми был все еще в хороших отношениях, и четверо изгнанников позволили предположению оставаться в силе. И когда Чанг предложил, что при желании они могли бы еще немного ознакомиться с строениями ламазери, при том что ему доставит чрезмерное удовольствие быть их экскурсоводом, предложение было принято с бесспорной готовностью. "А как же, конечно," сказал Барнард. "Раз мы уже здесь, то, само собой, можем еще раз осмотреть место. Думаю, повторный визит сюда любой из нас нанесет нескоро."
Мисс Бринклоу выпустила более обдуманное замечание. "Когда на самолете мы оставляли Баскул, я не могла и мечтать что когда-нибудь мы можем попасть в такое место," пробормотала она в то время как они шли под конвоем Чанга.
"И до сих пор неизвестно отчего мы сюда попали," незабываемо ответил Мэллинсон.
Кануэй не имел никаких предрассудков по поводу расы или цвета кожи, и когда порой в клубах или железнодорожных вагонах первого класса он прикидывался что предпочитал "белизну" раково-красного лица под топи[1], это было притворство. Позволяя подобное предположение, он уклонялся, особенно в Индии, от неприятностей, а Кануэй был сознательным предотвратителем проблем. В Китае, правда, это было менее необходимо; он дружил со многими китайцами, и ему никогда не приходило в голову относиться к ним с превосходством. Поэтому в отношениях с Чангом он был достаточно поглощен тем, чтобы видеть в нем манерного пожилого господина, не достаточно, может быть, заслуживающего доверия, но, бесспорно, высокого интеллекта. Мэллинсон, с другой стороны, склонялся к тому, чтобы смотреть на него сквозь решетку воображаемой клетки; Мисс Бринклоу была остра и оживленна, как с язычником в его темноте; а панибратское дружелюбие Барнарда было того рода, которое он мог бы практиковать с дворецким.