"И в течении периода времени незнакомцы приходили. Китайские купцы, в искушении пересечь плато, появлялись время от времени на этом перепутье вместо стольких других для них возможных. Тибетские кочевники, оторвавшиеся от своих племен, блуждали здесь как утомленные животные. Всем оказывался радушный прием, однако некоторые достигали приюта долины лишь для того, чтобы умереть. В год Ватерлоо два английских миссионера, путешествуя в Пекин горным путем, пересекли хребты неизвестным проходом с такой удивительной удачей, что по прибытию были настолько спокойны будто наносили визит. В 1820 греческий торговец, в сопутствии больных изнуренных голодом слуг, был найден умирающим на самом верхнем хребте прохода. В 1822 трое испанцев, прослышав некую смутную историю о золоте, добратись сюда после многих скитаний и разочарований. Снова, в 1830, был больший наплыв. Двое немцев, русский, англичанин и швед совершили жуткое пересечение Тайан-Шанс, побужденные тем мотивом, распространение которого начинало расти -- научное исследование. Ко времени их прихода отношение Шангри-Ла к посетителям немного изменилось -гости приглашались не только если им повезло найти дорогу в долину, но даже если бродили они в пределах определенного радиуса, так как стало привычным встречать их. Все это было для цели которую я должен обсудить позднее, основная же мысль та, что ламазери больше не был гостеприимно равнодушным, а испытывал нужду и желание в новоприбывших. И, действительно, случилось, что в последующие годы не одна группа путешественников, торжествуя при своем первом отдаленном очертании Каракала, встречала гонцов с радушным приглашением -- и тем, которое редко бывало отвергнуто.
"В это время монастырь начал приобретать многое из его сегодняшних черт. Я должен подчеркнуть, что Хэнсчелл был чрезвычайно способен и талантлив, и нынешний Шангри-Ла обязан ему столько же сколько своему основателю. Да, ровно столько же, я часто думаю. Потому как рука его была крепкой но доброй, той, в которой нуждается каждое учреждение на определенной стадии своего развития, и потеря его была бы совершенно невозместима если бы до своей смерти он не успел завершить ту работу, на которую понадобилась бы более чем одна жизнь."
Вместо того чтобы спросить о последних словах, Кануэй положился на эхо."Своей смерти!"
"Да. Это было совсем внезапно. Он был убит. Это случилось в год вашего Индийского Мятежа[4]. Прямо перед его кончиной китайский художник сделал его набросок, и сейчас я могу показать Вам этот набросок -- он находится в этой комнате."
Повторилось легкое движение рукой, и снова вошел прислужник. Кануэй, словно наблюдатель в трансе, смотрел как человек оттянул небольшой занавес в дальнем конце комнаты и оставил качающийся среди теней фонарик. Затем он услышал шепот приглашающий его подвинуться, и было удивительным какой трудности стоило это сделать.
С трудом он встал на ноги и прошел к дрожащему кругу света. Набросок был маленький, вряд ли больше миниатуры цветными чернилами, но художнику удалось придать тонам плоти утонченность текстуры восковой фигуры. Черты были замечательной красоты, почти девические в изображении, и в их привлекательности Кануэй нашел любопытно личное обращение, даже сквозь преграды времени, смерти и выдумки. Но самая странная вещь была та, которую осознал он лишь после первого порыва восхищения: это было лицо молодого человека.
Отходя назад он проговорил, запинаясь на каждом слове: "Но - Вы сказали -- он был выполнен незадолго до его смерти?"
"Да. И в нем большое сходство."
"Тогда если умер он в том году что Вы сказали - "
"Так и было."
"И пришел он сюда, Вы сказали мне, в 1803 году, будучи юношей."
"Да."
Секунду Кануэй не отвечал; после этого, собравшись с трудом, он вымолвил: "И он был убит, Вы говорили?"
"Да. Англичанин застрелил его. Это случилось через несколько недель после того, как англичанин прибыл в Шангри-Ла. Он был еще один из тех исследователей."
"В чем была причина?"
"Случилась ссора насчет каких-то проводников. Хэнсчелл только что сказал ему о том основном условии, что стоит над нашим принятием гостей. Это был вопрос некоторой сложности, и с того момента, не смотря на свою собственную ветхость, я вынужден сам выполнять это."
Высший из Лам сделал следующую более продолжительную паузу, с лишь намеком на вопрошение в его тишине; когда он продолжил, последовало: "Может быть Вы любопытствуете, дорогой мой Кануэй, что это за условие?"
Низким голосом, медленно Кануэй ответил: "Я думаю, я уже могу догадаться."
"Действительно можете? И можете ли Вы догадаться в чем-нибудь еще, после моей длинной и любопытной истории?"
У Кануэйя все закружилось в мозгу когда он искал ответа на вопрос; комната стала кольцом теней с античной мягкостью в ее середине. Напряжение, с которым он выслушал эту историю, наверное, заслонило от него самое основное ее значение; сейчас, только лишь пытаясь сознательно выразиться, он был переполнен удивлением, и обращаясь в слова, собирающаяся уверенность в его мозгу была почти застывшей. "Это кажется невозможным," он сказал заикаясь. "И все же, я не могу не думать об этом -- это удивительно -- и чрезвычайно -- и весьма невероятно -- и все же не абсолютно вне моих сил поверить - "
"Что же это, сын мой?"
И Кануэй ответил, дрожа в той эмоции которую он знал не было причины и попыток скрывать: "Что Вы все еще живы, Отец Перраулт."
1 Ротационная Конвенция - нечто вроде мужского клуба.
2 Chiaroscuro -- изобразительное представление в терминах свето-тени не принимающее во внимание цвет.
3 Битва при Malplaquet (11 сентяря, 1709) -- основное сражение Войны за Испанское Наследство.
4 Индийский Мятеж - 1857--58, восстание поднятое индийскими солдатами в Бенгальской армии Британской Компании в Восточной Индии, которое переросло в широко распространившийся бунт против Британского праления в Индии; известно также как Сепойский бунт.
Часть восьмая.
Наступила пауза, Высший из Лам нуждался в еще одной передышке; у Кануэйя это не вызвало удивления: напряжение от такого долгого рассказа должно было быть значительным. Да и сам он был благодарен за остановку. Как с художественной, так и с любой другой точки зрения, перерыв, он считал, был желанным; и чаши с чаем под аккомпанимент условно импровизированных вежливостей, выполняли ту же функцию что и каденция в музыке. Сравнение это принесло странное доказательство (если конечно, это не было простым совпадением) телепатических сил Высшего из Лам, потому как он тут же стал говорить о музыке и выражать удовольствие в том, что Шангри-Ла не оставил вкусы Кануэйя в этой области полностью неудовлетворенными. Кануэй ответил с соответствующей вежливостью, добавив, что был удивлен когда обнаружил такую полную коллекцию европейских композиторов во владении ламазери. Комплимент был произнесен между медленными чайными глотками. "О, дорогой мой Кануэй, на наше счастье, среди нас есть одаренный музыкант, ученик Шопена -- и в его руки мы с радостью передали всю коллекцию нашего салона. Вы определенно должны с ним встретиться."