Чанг, конечно, теперь говорил с ним совершенно открыто, и они много беседовали о законах и порядках монастыря. Кануэй узнал, что в течении первых пяти лет у него будет обычное существование, без какого-либо особого режима; так всегда делалось для того, чтобы, как выражался Чанг, "дать возможность телу привыкнуть к альтитуде, и также обеспечить временем для рассеивания умственных и эмоциональных сожалений."
Улыбаясь Кануэй заметил: "Я полагаю, в таком случае вы уверены, что ни одна человеческая привязанность не может длиться более пяти лет?"
"Без сомнения, может," ответил китаец, "но лишь как аромат, чья меланхолия приносит нам удовольствие."
После испытательных пяти лет, продолжал объяснение Чанг, начинается процесс задержки возраста, и при условии успеха, Кануэй будет в состоянии получить полстолетия или около этого настоящего сороколетнего возраста -неплохой период для остановки.
"А как насчет Вас?" спросил Кануэй. "Как это сработало в Вашем случае?"
"О, мой дорогой господин, я был достаточно удачлив попасть сюда в ранней юности -- всего лишь двадцати двух лет. Я был солдатом, что, наверное, не приходило Вам в голову, командовал войсками действующими против бандитских племен в 1855 году. Если бы когда-либо мне пришлось возвратиться к моему высшему командованию, я бы назвал свои действия, как говорят, разведкой, но на самом деле мы просто заблудились в горах, и из больше чем ста моих людей только семеро смогли перенести суровость климата. Когда наконец я был спасен и доставлен в Шангри-Ла, то был настолько болен, что выжил лишь благодаря чрезвычайной молодости и силе."
"Двадцать два," эхом отозвался Кануэй выполняя подсчет. "То есть сейчас Вам девяносто семь?"
"Да. Очень скоро, если ламы дадут свое согласие, я должен буду принять полное посвящение."
"Я понимаю. Вам нужно дождаться круглой фигуры?"
"Нет, мы не ограничены определенным возрастным пределом, но столетие в целом считается возрастом, после которого страсти и настроения повседневности, вероятнее всего, исчезают."
"Я, пожалуй, соглашусь с этим. И что же случается затем? Как долго Вы расчитываете продолжать?"
"При тех перспективах, что дают возможности Шангри-Ла, есть причина надеяться, что я должен вступить в область лам. Годы, пожалуй, еще одно столетие или больше."
Кануэй кивнул. "Не знаю должен ли я выразить Вам свои поздравления; кажется, Вам было подарено лучшее из двух миров: за плечами - долгая и приятная молодость, впереди - такая же долгая и приятная старость. Когда Вы начали стареть внешне?"
"Когда мне было за семьдесят. Так часто случается, однако по-моему, я все еще могу претендовать на то, что выгляжу младше своих лет."
"Абсолютно. А что бы случилось, если бы, предположим, сегодня Вы оставили долину?"
"Смерть, если бы я остался вне ее больше чем несколько дней."
"Атмосфера, в таком случае, решающий фактор?"
"Существует только одна долина Синей Луны, и те, кто ожидают отыскать другую слишком много спрашивают у природы."
"Хорошо, но что бы случилось если бы Вы покинули долину, скажем, тридцать лет назад, во время продленной юности?"
Чанг ответил: "Скорей всего, я бы даже тогда умер. В любом случае, я бы очень быстро приобрел полные признаки своего настоящего возраста. Несколько лет назад у нас был интересный тому пример, хотя и до этого подобные случаи имели место. До нас дошли вести, что неподалеку должна была быть группа путешественников, и чтобы их встретить одному из нашего числа пришлось покинуть долину. Человек этот, русский, первоначально прибыл сюда в расцвете своих сил, и принял наши условия настолько хорошо, что будучи почти под восемьдесят, не выглядел и вполовину своего возраста. Отсутствовать он должен был не более недели (что не имело бы значения), но, к сожалению, был взят в плен кочевными племенами и увезен на приличное расстояние. Мы предполагали несчастный случай и посчитали его пропавшим без вести. Однако три месяца спустя он вернулся, сумев организовать побег. Но был это совсем другой человек. Каждый год его возраста был на лице его и в поведении, и скоро он умер, так как умирает старик."
Кануэй ничего не говорил в течении некоторого времени. Они беседовали в библиотеке, и на протяжение большей половины рассказа он смотрел в окно на проход ведущий во внешний мир; небольшой клочок облака успел за это время пересечь горные хребты. "Это, скорее, мрачная история, Чанг," наконец он заметил. "Она приносит чувство, что Время, словно некий блокирующий монстр, ожидает за пределами долины лишь затем, чтобы наброситься на тех ленивцев, которые сумели избежать его дольше положенного."
"Ленивцев?" переспросил Чанг. Его знание английского было превосходно, но временами просторечие оказывалось незнакомым.
"Ленивец," пояснил Кануэй, "это разговорное выражение обозначающее бездельника, человека, ни к чему не пригодного. Я, конечно, не использовал его всерьез."
Чанг раскланялся в благодарности за информацию. Он остро интересовался языками и любил взвешивать каждое новое слово по-философски. "Как весомо," после паузы ответил он, "что англичане видят порок в ленности. Мы же, с другой стороны, отдаем ей гораздо больше предпочтения нежели беспокойству. Не слишком ли много беспокойства в современном мире, и не было бы лучшим, если бы большее количество людей было ленивцами?"
"Я склоняюсь к тому, чтобы согласиться с Вами," ответил Кануэй в серьезном изумлении.
Примерно в течении следующей недели после беседы с Высшим из Лам, Кануэй совершил несколько знакомств с другими будущими коллегами. Чанг не торопился и не оттягивал представлений, и Кануэй ощущал новую и скорее привлекательную для него атмосферу в которой не кричала безотлагательность и не разочаровывала отсрочка. "Некотрые из лам," объяснял Чанг, "действительно не смогут встретиться с Вами в течении значительного периода времени -может быть годы -- но это не должно удивлять Вас. Тогда, когда это должно случиться, они будут готовы к знакомству, и их уклонение от спешки ни в коей мере не означает нежелание." Кануэй, который сам часто испытывал подобные чувства делая приглашения новоприбывшим в иностранные консульства, посчитал это очень разумным взглядом.