— Нравится? — спросил он, спустя некоторое время, когда стихли все крики и остался только треск горящего дерева и обваливающихся крыш, — Но это еще не все, — он схватил меня за руку и потащил за собой. Я не сопротивлялась, понимая, что это бесполезно. Слишком много здесь было его людей, даже если бы мне удалось завалить хоть на какое-то время Йорвана, я тут же оказалась бы в руках его воинов, которых здесь была тьма.
Мы вышли к берегу и я, с ужасом застонав, остановилась, увидев распятые тела отца и младшего брата, утыканные стрелами. Они были мертвы. Вырвавшись из рук Йорвана, я бросилась к ним, но тут же один из воинов подсек меня и я упала лицом в песок, но тут же вскочила на ноги.
— Не трогать, пусть полюбуется, — сказал Йорван, и меня пропустили к телам. Я посмотрела в застеклявшие глаза отца, но не решилась взглянуть на Брена. Слезы продолжали катиться по моим щекам, но я вытерла их рукавом туники и повернулась к Йорвану. На губах вождя блуждала странная безумная улыбка, и мне на мгновение показалось, что я вижу проступившее на долю секунды лицо Хельги. Но наваждение прошло и на меня по-прежнему смотрело лицо моего врага.
— Ты еще пожалеешь, — сказала я, обращаясь к ней.
— Отведите ее на корабль и хорошенько свяжите, — бросил Йорван.
Мне тот час скрутили за спиной руки и почти забросили на палубу, словно мешок с припасами. Больно ударившись спиной, я не сдержала стон. В моей голове осталась только одна мысль, осталась ли жива мать, или сгорела вместе со всеми в одном из домов? Один из мужчин запрыгнул следом за мной, и волоком протащив меня по палубе, буквально зашвырнул в трюм. Когда сверху закрылся люк, я поняла, что лежу на чем-то мягком, смягчившем падение. Вероятно, какая-то одежда, или ткань. Здесь пахло сыростью и было темно. Узкая полоска света над головой обозначала, что я лежу прямо под люком. Шумно выдохнув, я перекатилась на бок и рывком села. Долгое время по палубе раздавались шаги только одного человека, который, вероятно, охранял меня. Затем я услышала шум множества ног и вскоре корабль отчалил. Над моей головой кто-то весело смеялся. Гомон не смолкал довольно долго. Все это время я сидела и молча пялилась наверх, словно надеясь на чудо. Мое лицо искаженное злобой, тем не менее, было хладнокровно. Слезы ушли вместе с болью, а точнее, я заставила их уйти. Перед глазами менялись картинки: вот мой отец обнимает меня на берегу и вот он, уже мертвый, смотрит в небо безжизненным взглядом. Моя мать, о судьбе которой я ничего не знала, горящие дома, крики ужаса и боли…
Поморщившись, попыталась пошевелить затекшими пальцами рук, но они были слишком туго связаны. Я даже начала чувствовать, как немеют руки, и закусила губу. Только сейчас я подумала, что Бьерн, вернувшись за мной, увидит только пепелище, которое оставил Йорван на месте маленького поместья. И лишь кости, и трупы встретят его возвращение. Интересно, он почувствует, что я все еще жива? Должен, сказала я себе. Но все равно, мне оставалось надеяться только на себя. Бьерн вернется нескоро и за это время я должна попытаться бежать при первой же возможности. Ведь не будут они меня морить голодом до прибытия в Харанйоль. Туда плыть целый месяц, а значит, рано или поздно бдительность может ослабнуть, и тогда мне нужно будет действовать. Только бы они развязали мне руки.
Я легла, чувствуя под собой мерное покачивание корабля. Закрыла глаза и представила образ Бьерна и стала мысленно звать его. Я знала, что это мне все равно не поможет, и он не услышит, но почему-то стало легче.
— Бьерн, — подумала я, — Если бы ты был здесь, когда напал Йорван, возможно, все было бы иначе. Почему все так случилось? Напади он на несколько дней раньше и еще не известно, кто бы оказался победителем.
Заставляя себя не думать о невозможном, я постепенно провалилась в странную, успокоительную полудрему без сновидений. Просто сплошная черная стена перед закрытыми глазами, в которую я постепенно проваливалась без оглядки.
Меня покормили только на следующий день. При этом грубо вытащили из трюма на солнечный свет и швырнули на тюки, стоявшие на корме. Я села, щурясь от яркого солнца и поведя плечами. Когда мне развязали руки, они оказались почти бесполезными, я даже не чувствовала их, а когда возобновилась циркуляция крови, то он боли я едва не закричала, издав только тихий стон, сквозь плотно сжатые губы. Руки долго болели, их словно пронзали тысячи тонких острых игл. Я сдерживала слезы и пыталась шевелить пальцами, но от этого было еще больней. Потом, когда мои руки смогли держать что-то не расплескав, мне сунули миску с густой похлебкой. Я огляделась. Йорван стоял на носу корабля и не обращал на меня ни малейшего внимания. Тогда я выплеснула горячее содержимое миски в лицо сторожившему меня воину и выпрыгнула за борт. На корабле поднялась суматоха. Мне удалось отплыть не так далеко, когда кто-то перегнувшись через борт зацепил меня багром, проткнув при этом куртку вместе с кожей и подтянул меня обратно к борту. Когда меня извлекли из воды и подняли на палубу, ко мне подошел Йорван. Я подняла глаза и увидела холодную ярость, плескавшуюся в его глазах. Он замахнулся и ударил меня по лицу с такой силой, что я отлетела назад и упала на деревянную палубу, а потом проскользила по ней до самой кормы и лишь ударившись о борт, остановилась. Щеку жгло словно огнем. Из разбитой губы выступила кровь. Я поднялась на ноги и вытерла ее тыльной стороной ладони, а потом с вызовом взглянула в лицо своему врагу. Йорван шагнул было ко мне, но потом, словно одумавшись, велел снова связать меня и вернуть обратно в трюм. Мне связали руки, правда уже не так туго и спустили вниз. Два дня никто не давал мне ни еды, ни воды. Даже ходить по нужде мне пришлось в конце концов прямо под себя. Я лежала не шевелясь, чувствуя собственную вонь и слабость от голода. На третий день меня снова извлекли на свет, при этом связали руки уже спереди и выбросили за борт. Долгое время я барахталась в холодной воде, почти захлебываясь пока корабль продолжал плыть по своему проложенному курсу. Я продрогла настолько, что мои мышцы сводила судорога, а зубы били барабанную дробь. Один из воинов Йорвана следил, чтобы я не захлебнулась, и контролировал мое тело, иногда вытягивая меня из воды, чтобы позволить отдышаться. Когда меня подняли обратно на палубу, я уже не чувствовала онемевшего от холода тела. Моя кожа сморщилась, словно у старухи. Я вся тряслась, в тщетной попытке согреться и когда оказалась вновь в трюме, то с почти болезненным удовольствием улеглась на пол и, прислонившись спиной к тюкам с тканями, долго еще пыталась согреться и унять дрожь.