— Иногда я даже не верю своим глазам, — произнес он, прикасаясь рукой к моей щеке, — Ты теперь моя и только моя.
Я радостно кивнула. Я и сама не верила тому, что сейчас нахожусь с ним, что я уже его жена. Прикасаясь ладонями к его груди, лаская пальцами его спину, я чувствовала, как напрягается его тело. Его глаза горели, и я тонула в их синеве. Ночью они казались такими же черными, как море и я понимала, что погружаюсь все глубже и глубже в эту бездонную пучину.
— Надо возвращаться, пока нас не хватились, — сказал Хаки и, подхватив меня на руки так легко, словно я совсем ничего не весила, он направился к дому. Я смеясь обнимала его за шею и, не переставая покрывала поцелуями его лицо, а он радостно улыбался и шептал мне всякие нежные глупости, склоняя ко мне сове лицо.
Войдя в дом, мы на пороге столкнулись с Сольвейг. Ее ненавидящий взгляд буквально окатил меня холодом. Хаки поставил меня на пол и подтолкнул к входу в зал.
— Иди, — сказал он, — А мне надо поговорить с сестрой.
Я кивнула, но выскочив за дверь, тут же прижалась к ней всем телом, надеясь услышать сквозь шум музыки и крики гостей то, что Хаки собирался сказать Сольвейг. Слышно было плохо, но все-таки слышно. Я ругала себя за то, что ослушалась и подслушиваю, но ничего не могла поделать с собой. Мне надо было знать, что они обо мне говорят.
— Сольвейг, — начал Хаки, едва за мной закрылась дверь, — Я не хочу, чтобы ты продолжала смотреть на мою жену такими глазами. Она теперь будет хозяйкой в моем доме, не смей впредь задираться с ней и обижать ее.
Сольвейг криво усмехнулась.
— Ты пригрел змею на груди, глупый братец, — она рассмеялась странным каркающим смехом, — Или ты забыл, как совсем недавно она ушла от тебя с моим бывшим муженьком? Если это так, то мне жаль, что у тебя такая короткая память.
— Она моя жена, — холодно бросил Хаки, — Не смей говорить про нее гадости в моем присутствии.
— Наивный, — продолжала смеяться Сольвейг, — Неужели ты думаешь, Бьерн с нее пылинки сдувал, как это делаешь ты? То, что он не спал со мной, вовсе не означает, что у него не было женщин. Вряд ли он стал ждать свадьбы, чтобы насладится ее телом. Это ведь только ты у нас такой весь благородный!
Я замерла. Мне показалось, что еще немного и Хаки ударит свою сестру, но звука от пощечины не последовало. Значит, он сдержался. Но Сольвейг продолжала в том же духе.
— Смотри, если она сразу забеременеет, советую хорошенько подумать, твой ли это ребенок! Может она уже брюхата ублюдком Бьерна?
— Закрой рот, Сольвейг, — почти прорычал мой муж, — Иначе, я могу и не сдержаться и забыть, что ты моя сестра!
Я прижала к губам ладонь. Мое сердце билось все сильнее.
— Ты уже давно забыл, что я твоя сестра, — в голосе Сольвейг проступила горечь, — Забыл, когда привез эту тварь к нам домой. А ведь это она отняла у меня мужа и для чего, спрашивается? Чтобы вскоре бросить его самой, переметнувшись к тебе?
И тут он ударил ее. Я вздрогнула, услышав отчетливый шлепок, и голос Сольвейг сорвался на истеричный крик:
— Я никогда тебе не прощу, что из-за какой-то девки ты поднял руку на собственную сестру. Ты пожалеешь!
— Не забывайся, — холодно произнес Хаки, — Она моя жена, я предупреждал тебя, чтобы ты не смела дурно о ней отзываться. А в том, что твой брак распался, виновата ты сама. Никогда не думал, что моя сестра вырастет такой злобной и капризной эгоисткой.
Услышав, что Хаки шагнул к двери, опрометью бросилась в зал. И когда он вошел, я уже, как ни в чем не бывало, сидела во главе стола, принимая пьяные поздравления и пожелания долгих счастливый дней жизни. Подняв глаза на Хаки, я увидела, что он сильно расстроен, но когда наши взгляды встретились, он широко улыбнулся мне и поспешил к столу. Когда он сел рядом, я взяла его за руку и, прижавшись к его плечу, стала гладить пальцами его запястье.
— Ты расстроен разговором с сестрой? — спросила я.